Книга Свет мой зеркальце, скажи…, страница 40 – Екатерина Риз

Я снова отвернулась от него.

— Я не хочу, чтобы ты мне нравился.

— А если я буду стараться лучше?

— Тогда я не знаю, к чему это приведёт.

Рома остановился, и мне пришлось сделать то же самое. Он погладил меня по бокам, ещё теснее прижал меня к себе и горячо подышал в ухо.

— Липа, я не виноват, что первой увидел её. Виноват, что оказался дураком, но не в том, что это оказалась она.

— Разве я тебя виню?

— Тогда что?

Я постаралась освободиться от его рук.

— Ты всё сам знаешь.

Этот разговор ни к чему не вёл. Мы поговорили, закончили танцевать, огляделись и поняли, что большое количество людей вокруг стало угнетать.

— Пойдём в отель, — снова предложил Рома.

В свете нашей беседы, которая только-только закончилась, это прозвучало далеко не невинно.

Но бегать от него всю ночь по улицам тоже не вариант.

Мы вернулись в отель, отказались от приглашения девушки, работающей за стойкой администрации в этот вечер, пройти в ресторанный зал, чтобы поучаствовать в дегустации каких-то особенных вин. Девушка улыбалась нам воодушевлённо, мы же изображали вежливость, не более того. Про вина ни мне, ни Роме было не интересно. Забрали ключ от номера и прошли к лифту. И всё молчали, меня это начинало тяготить. Особенно напряжённый момент настал, когда мы в лифт вошли, и двери за Роминой спиной закрылись. Я от него отодвинулась, прислонилась спиной к стене и смотрела себе под ноги. Рома же на меня смотрел, сложил руки на груди и чего-то ждал. То ли моего решения, то ли того, когда мы окажемся в большом номере и сможем отгородиться друг от друга. Молчанием, дверью, темнотой. Но то, что между нами повисло напряжение, было несомненно. И если обида или злость, рождающие напряжение, заставляли людей расходиться в разные стороны, прятаться и избегать друг друга, то сексуальное напряжение вызывало совсем другие желания. И, не знаю, как Роман Евгеньевич, а я откровенно томилась.

— Чем займёмся? — спросил он, когда мы в номер вошли. С насмешкой спросил, и ключ в замке повернул с двойным щелчком, тоже намеренно. Или мне уже каждое его действие и слово казались подозрительными?

Я туфли скинула, прошла босиком по ворсистому ковру в гостиной.

— Я так понимаю, у тебя есть предложение?

Рома выразительно хмыкнул и развёл руками.

— Шашек у меня нет. А то могли бы сыграть в «Чапая».

Я посмотрела на него с намёком.

— Перестань.

— Не могу, — ответил он и тут же пожаловался: — Липа, я ни о чём другом думать не могу.

— Как пятнадцатилетний подросток, — согласилась я.

— А ты спокойна? — не поверил он.

Я нос вздёрнула.

— Я выгляжу нервной?

Рома приглядывался ко мне, склонив голову. Улыбался проникновенно. У меня от этой улыбки под ложечкой засосало, и очень захотелось увернуться от его взгляда. Но это было бы признаком поражения.

— Ты выглядишь взволнованной.

— Неправда!

— Правда, Липа. И ты так мне и не ответила. Я тебе нравлюсь?

— Я тебе ответила, Рома. Я не хочу, чтобы ты мне нравился.

— Это отговорка, а не ответ. И ты сама это знаешь.

Он подошёл, как мне показалось, стремительно, и я под этим напором невольно опустилась на подлокотник кресла, что стояло за моей спиной. Села, и теперь мой взгляд оказался на уровне Роминой груди. Я разглядывала его, и чтобы хоть что-то сказать, призналась:

— Мне не нравится твоя рубашка. Она тебе не идёт.

— Купи мне другую, — посоветовал он. И принялся расстёгивать пуговицы на рубашке. Я попробовала возмутиться, взглянула на него, но встретившись с Ромой глазами, поняла, что закипаю изнутри. Он так на меня смотрел в этот момент, что я мысленно на все доводы разума рукой махнула.

Рома наклонился ко мне, и я ответила на поцелуй. Это оказалось спусковым крючком. Его рубашка полетела куда-то в сторону, я съехала в кресле, когда Рома ко мне наклонился, и мне пришлось ухватиться за его голые плечи. От поцелуя закружилась голова. Мне захотелось продлить момент, и я осторожно тронула языком его губы. И в тот же момент его язык ворвался в мой рот. Меня затопила уже знакомая волна возбуждения. Рука оказалась у Ромы на груди, пальцы коснулись коротких, жёстких волосков, меня накрыло его запахом, я чувствовала, насколько он возбуждён, и, наверное, это должно было мне льстить. И льстило. Я из приятного тумана вырвалась только в тот момент, когда Рома из кресла меня вытянул. На всякий случай меня к себе прижал, видимо, чтобы я не сбежала, одумавшись, и торопливо принялся снимать с меня платье. Я на несколько секунд замерла, предоставив ему свободу действий, но Рома был слишком нетерпелив. И, благодаря его усилиям, платья я могла лишиться. Поэтому из его рук я всё-таки вывернулась, отошла на пару шагов. А Рома проводил меня настороженным взглядом.

И даже предупреждающе начал:

— Липа…

Я спиной к нему повернулась, волосы подняла, и попросила:

— Расстегни.

Он в один шаг преодолел расстояние, что нас разделяло, но прежде чем расстегнуть молнию на платье, наклонился и прижался губами к моей шее. У меня вырвался вздох, я в его руку вцепилась.

— Ты моя красавица, — почти пропел он мне на ухо, улыбаясь. Я не видела его улыбку, но была уверена, что она достойна улыбки Чеширского кота.

И платье он с меня снял подозрительно ловко, словно это не он минуту назад в сомнениях нащупывал молнию. Платье упало к моим ногам, а мужские пальцы тут же расстегнули крючки бюстгальтера. Раз — и я уже без белья. Бьюсь об заклад, что Роман Евгеньевич дольше пистолет перезаряжает, чем разбирается с женским бельём.

Но, не смотря на внутренний протест и подозрения в коварстве, я повернулась к нему лицом, приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ.

— Вот такая ты мне очень нравишься, — проговорил он мне в губы, подхватывая меня на руки и направляясь в спальню.

То есть, когда я не думаю, не анализирую, а занимаюсь только им, его удовольствием, я ему особенно нравлюсь.

Я запомню.

Балконная дверь в спальне была распахнута, с улицы слышался шум, музыка, отдалённые голоса и смех, а мы с упоением занимались любовью. Смешно, но я впервые занималась любовью с мужем. И жизнь была вроде не моя, и в Сочи я не должна была поехать в этом году, и с мужчиной этим встретиться нам, по сути, было негде. А сейчас он меня целует, и в эти минуты я не представляю, не понимаю, как иначе. Даже не думала, что мне будет настолько хорошо с ним. Кинулась в эту авантюру, как в омут с головой, поддалась ему, просто позволила себя поцеловать и снять с меня одежду. Потому что захотелось, вот его, «старого солдата», правда, хитрого до ужаса. И знала, что после Рома будет ходить гоголем и жутко собой гордиться. Но этой ночью я хотела, чтобы меня любили. И он любил. Не от слова «любовь», Рома меня ласкал и без устали возбуждал, и каждый мой стон его, кажется, лишь подстёгивал.