Книга Круговорот чужих страстей, страница 47 – Екатерина Риз

— Роско, ты весь мячик уже обслюнявил, — сказала она.

— Алёна, давай ещё играть. — Ванька обхватил отца за шею, повис, потом руки отпустил и отклонился назад. Рассмеялся, когда Павел перевернул его вверх ногами.

Алёна мальчику улыбнулась.

— Ты не устал?

Он головой замотал и расхохотался, руками до земли дотянулся. А Алёна не утерпела, и на Павла рукой махнула.

— Перестань, переверни его. Он же ел недавно!

Павел сына перевернул, на землю поставил.

— Я как космонавт! Меня не тошнит.

— Да? Ну, я рада.

— Поиграем?

Алёна посмотрела на темнеющее небо, потом на Павла. Головой покачала.

— Нет, думаю, на сегодня достаточно.

Павел сына по волосам погладил, точнее, пригладил их на макушке.

— Тебе уже пора спать укладываться.

Ванька тут же надулся.

— Ну, пап!

— Завтра целый день для игр, Вань.

— Тебе силы нужны, — подтвердила Алёна.

Ванька руки опустил и обречённо поплёлся к дому. Потом обернулся и позвал:

— Роско, пойдём молоко пить!

Роско вильнул хвостом, даже поднялся, но продолжал гонять мяч. Павел подошёл и ногой его прижал к земле, а собаке указал на дом.

— Иди, место.

Роско облизнулся и поспешил следом за мальчиком. Алёна же так и продолжала качаться на качелях. В одну сторону посмотрела, в другую. Но затем Костров подошёл ближе, её взгляд поневоле остановился в районе его груди. Алёна качаться перестала.

— Сегодня ты со мной выпьешь? — спросил Павел. — Или опять сбежишь?

— А если я не хочу пить? Я, вообще, вино не люблю.

— Солнце, ты никогда не пробовала настоящее вино. Я готов это исправить.

— Я предпочла бы… этого не исправлять. И, вообще, уже поздно. Я устала.

— Тебе же не четыре, чтобы уставать в девять вечера, Алёна.

— Ты специально? — разозлилась она.

Он тут же кивнул.

— Точно, я специально. Поэтому дождись меня. Я Ваньку уложу и спущусь.

— Видимо, это приказ, — пробормотала Алёна, когда Костров направился к дому. Снова ногами оттолкнулась, на этот раз сильнее, и даже глаза закрыла, полетев на качелях вперёд.

Альбина Петровна посматривала на неё осуждающе. И недовольно. Алёна даже не знала, чего больше было в её взгляде. Она вроде бы ничего плохого не делала, сидела в гостиной на диване, смотрела на не разожжённый камин, точнее, на расписную облицовочную плитку, и даже с вопросами к ней не лезла, а Альбина Петровна была ею недовольна. Кстати, Алёна даже шорты успела благоразумно переодеть, но, по всей видимости, всё равно выглядела как-то неприлично. Просто потому, что не спряталась в своей комнате, не заперлась на семь замков, а смела сидеть здесь и ждать Павла. Будто она это с огромным желанием делает. Но она в его доме, под его властью, и спорить с ним не осмелилась. И, между прочим, из-за этого и сама себя чувствовала неуютно.

— Вам что-нибудь принести? — спросила Альбина Петровна.

Алёна улыбнулась ей как можно добродушнее.

— Нет, спасибо. Я ничего не хочу.

Альбина Петровна продолжала мяться в дверях. В конце концов, сказала:

— Тогда я вас оставлю. И пойду к себе. Но если Павлу Андреевичу что-то понадобится…

— Я уверена, что он справится сам. — «Руки-то у него есть». — Отдыхайте, Альбина Петровна.

— Спокойной ночи.

Эта натужная вежливость ничего, кроме раздражения, не вызывала. Алёна вздохнула с облегчением, когда домоправительница, наконец, оставила её одну.

На стене висел портрет. Молодая женщина в скромном платье, с вплетёнными в корсаж шёлковыми лентами, и точно такими была украшена её шляпка с широкими полями. Целомудренная улыбка, мягкий взгляд. А в руках букет ромашек. Алёна знала, что этот портрет — единственный, сохранившийся от прежних хозяев. Его обнаружили в кладовке, завёрнутым в какие-то тряпки, и если не приглядываться, то можно было решить, что картина в хорошем состоянии. Но если подойти ближе, становились заметны мелкие трещинки, как паутинка, расходившиеся по всему полотну. Алёна и вчера его разглядывала, но недостатки её волновали мало, больше притягивала изображённая на портрете женщина.

— Она тебе нравится?

Павел спустился по лестнице, проследил взгляд Алёны и тоже посмотрел на картину.

— Да, — созналась она. Затем на него глянула, прицениваясь. — Как думаешь, она может быть твоей родственницей?

Он ухмыльнулся.

— Какой провокационный вопрос.

— А всё-таки?

Костров плечами пожал.

— Почему нет? Реставратор сказал, что полотну примерно сто пятьдесят лет. Возможно, она жена помещика.

— Или дочь.

— Или дочь. Но она не настолько молода. Думаю, всё-таки жена.

— Красивая.

— У нас с ней глаза похожи, не находишь? И форма губ.

Алёна на Павла посмотрела, собиралась сравнить, но поняла, что он смеётся над ней, и тут же отвернулась. Костров же рассмеялся в открытую.

— Не обижайся. Все разошлись?

— Да. Альбина Петровна явно опасалась оставлять меня здесь одну. Может, думала, что я картины порежу?

— Ты к ней несправедлива. — Он прошёл к импровизированному бару, продемонстрировал Алёне бутылку вина. — Заявляю тебе со всей серьёзностью, что когда ты это попробуешь, ты будешь благодарна мне всю оставшуюся жизнь.

— За что это? Что ты меня напоил?

— Алёна! — Павел кинул на неё полный укора взгляд. — Это испанское вино, двадцатилетней выдержки. Ты даже не понимаешь, о чём ты говоришь, девочка. Им нельзя напиться, даже спиться с ним нельзя. Это можно расценить только, как благословение.

Она сделала вид, что нахмурилась. Наблюдала, как ловко Павел откупоривает бутылку.

— Такие речи меня определённо беспокоят.

Он разлил вино по бокалам, прошёл к дивану и сел рядом с Алёной. Подал ей бокал.

— Поверь, когда я пью, то это мало напоминает культурное времяпрепровождение с бутылкой хорошего вина. — Павел подталкивал её взглядом. — Попробуй.

Она попробовала. Сначала принюхалась, потом сделала осторожный глоток. В нос ударил приятный аромат, на языке остался терпкий сладковатый привкус, захотелось распробовать получше, и она сделала ещё один глоток. Костров продолжал за ней наблюдать, потом даже брови вопросительно вздёрнул, и Алёне пришлось благосклонно кивнуть.

— Вкусно.

— А я тебе говорил.