Книга Рыжеволосая чаровница, страница 24 – Шэрон Кендрик

– Пойдем, и я покажу тебе спальню.

Она шла следом за ним по коридору с высоким сводчатым потолком, не зная, чего еще ожидать. Широкая деревянная кровать стояла около стены с картиной огромных размеров, с двух сторон картины – шелковые занавески, создающие впечатление, что смотришь в окно на горы и деревья. Дарси спрашивала себя, каким образом она очутилась здесь. Она развязала на шее голубой шарф и огляделась: антикварная мебель, мягкие ковры и дорогие украшения. Ошеломляющая выставка богатства… Многие жаждут этого, но не она. Она не хочет никаких дорогих вещей, даже самых изысканных. Она хочет того, чему намного труднее дать определение и что всегда ускользает от нее.

Дарси приняла душ, переоделась в вязаную тунику и легинсы и босиком прошла в большую комнату, где ее новоявленный муж сидел за компьютером. На экране – очередной эффектный проект. Хотя она ступала бесшумно, он услыхал ее шаги и обернулся.

В очках в темной оправе он выглядел не только гиком – фанатом, зацикленным на компьютерах, – но и чертовски сексуальным, отчего у Дарси всегда подпрыгивало сердце.

И сейчас подпрыгивает, если быть честной.

– Понравилась спальня? – спросил он.

– Мебели многовато.

Он улыбнулся:

– Согласен. Есть хочешь?

– После обильного ланча? – Она сморщила нос. – Как ни странно, но хочу.

– Замечательно. – Он окинул ее взглядом, черные глаза поблескивали. – Тебе необходимо немного поправиться, набрать вес.

Она ничего на это не ответила. Она не собирается сообщать ему, что от его взгляда ей кажется, что грудь у нее и живот несуразно огромные. Ей хотелось сказать ему, чтобы не смотрел на ее фигуру без необходимости.

И тем не менее она хотела, чтобы он любовался ею постоянно, потому что тогда у нее поет душа.

– Мы могли бы пойти куда-нибудь пообедать, – сказал он. – Например, в Трастевере ^[9], где ты попробуешь настоящей итальянской еды, а не то, что рассчитано на интернациональный вкус. Или…

– Или? – Она подняла брови.

– Или мы закажем пиццу.

– Сюда?

– Почему нет?

Дарси посмотрела через арку на длинный полированный обеденный стол с высоким серебряным подсвечником.

– По-моему, здесь слишком роскошно для пиццы.

– Стол предназначен для того, чтобы на нем ели, Дарси, и не важно, что ты ешь.

Странно было сидеть за этим столом на стульях с позолоченной бронзой и есть руками пиццу, которую им доставили через час. Словно они зашли в музей, где решили переночевать.

– Вкусно? – спросил Ренцо, когда Дарси отправила в рот последний кусочек анчоуса и облизала с пальцев ярко-оранжевое масло.

– Божественно, – призналась она.

Но все равно это сон, в котором существует кто-то другой, а не она. Они перешли в гостиную, и Ренцо предложил ей чая с мятой. Дарси не знала, что заставило ее попросить горячего шоколада, и удивилась, когда спустя несколько минут он вернулся с высокой кружкой густого шоколада.

Дарси вдохнула сладкий запах, и вдруг у нее вырвалось:

– Вау! Я не пила этого с тех пор… – Она замолкла, но было уже поздно.

– С каких пор? – спросил Ренцо.

– О, ничего интересного, – отмахнулась она.

– А мне интересно.

У Дарси дрогнула рука, когда она поставила кружку на стол. Заметил ли он, что она занервничала?

– Раньше тебе не было интересно.

– То было раньше, а теперь ты носишь моего ребенка, и мне нужно получше тебя узнать.

Дарси поняла – от ответа не уйти. И если не ответит, то его интерес возрастет. И даже хуже: он начнет разузнавать сам, и тогда… Сердце упало. Она точно знала, чтó именно он выяснит. Он узнает причину ее стыда, который до сих пор ее преследует и разъедает душу. Дарси смотрела на стынущий шоколад. Как она могла проговориться!

– Это мелочь…

– Дарси… – Голос Ренцо прозвучал почти нежно.

– Шоколад напомнил мне о том, как я маленькой девочкой была в кафе – меня повели встретиться с новыми приемными родителями.

Она все помнила. Помнила украшенные клубникой пирожные за стеклянным прилавком и официанток в крахмальных фартуках. Сопровождающая Дарси социальный работник должна была наблюдать за тем, как общаются маленькая девочка и двое взрослых, которые хотели дать ей дом и семью. Они купили ей горячий шоколад в стеклянной кружке с целой горкой взбитых сливок и блестящей вишенкой на верхушке. Дарси долго не сводила глаз с лакомства, не осмеливаясь нарушить такое великолепие, а когда наконец выпила шоколад, то сливки оставили на верхней губе белые усы, и все засмеялись. Смех ей запомнился больше всего.

– Приемные родители? – Голос Ренцо стер картинку.

– У меня не было… нормального детства. Моя мать в семнадцать лет осталась сиротой. На скользкой, обледеневшей дороге ее отец сделал слишком быстрый поворот. Сказали, что он якобы был пьян. Полицейские пришли домой в канун Рождества и сказали, что ей лучше сесть. Она мне рассказывала, что, когда они ушли, она посмотрела на елку и на подарки под елкой. Подарки, которые никогда не откроют… – Голос у Дарси замер. Это было редкое ясное воспоминание матери, прожившей жизнь в постоянном поиске наркотиков. – И это… это ее сломило.

– Неудивительно. А какие-нибудь родственники у нее были?

– Близких – нет. Кто-то жил на западном побережье Ирландии, но она не успевала туда добраться на праздники. Да и не захотела свалиться им на голову. Не захотела, чтобы ее жалели. Поэтому она провела Рождество в одиночестве, а потом уехала в Манчестер. У нее были деньги – остались от родителей, но чем заняться, она не знала. Никаких особых талантов у нее не было, только внешность и умение нравиться.

– Она была похожа на тебя? – вдруг спросил он.

– Да. Вначале по крайней мере. – Дарси закрыла глаза. Она видела обидчивую рыжеволосую девушку с зелеными, как у нее, глазами. Видела робкую улыбку, с которой мать смотрела на маленькую Дарси у себя на коленях. Дарси не хотелось говорить Ренцо, что сделалось с внешностью той девушки – ей было трудно даже думать об этом – до того, как пристрастилась к наркотикам. – Меня забрали от нее, когда мне было два года, и я жила в детском приюте до восьми лет – тогда мать через суд попыталась меня вернуть.

– И ей удалось?

– Да. Она умела притворяться, когда нужно.

– И каково это было… вернуться к ней?

Дарси не сразу ответила. Что она может позволить себе рассказать ему? Сколько ему надо узнать, прежде чем лицо у него исказится от отвращения и он начнет задаваться вопросом, а не унаследовала ли она пагубного пристрастия… или, может, что-то еще более страшное.