Книга Игры на интерес, страница 58 – Сергей Кузнечихин

– Вот и хорошо. Хотим мы с тобой этого или нет, а собрание собирать придется, как раз и погода сегодня больше к разговорам располагает, чем к работе. Предупреди в бараке, что сбор в восемь, там и расскажешь про свой дождь.

– Можно идти? – спросил он с нескрываемым вызовом.

– Да, разумеется, – невозмутимо ответил Кондратьев, поднялся, отошел к окну и встал спиной к Михаилу.

Надо было уходить.

Для собрания подготовили самую большую комнату. Койки сдвинули наподобие скамеек, а в середину вытолкали стол, за который сел Кондратьев. Михаил нашел место в углу, чтобы взгляды не цепляли его.

Васька и Сурен пришли почти последними.

Когда Кондратьев встал, у Михаила почему-то защекотало в носу. Он сжал ноздри и все равно не удержался – чихнул, потом, не в силах остановиться, повторил, громко, на всю комнату. Это почему-то рассмешило всех. Словно по команде вылетело «Будь здоров». Кондратьев дал народу вдоволь посмеяться и сказал:

– Будем считать, что собрание Козлов открыл. Только не пойму, почему он забился в угол. Выходи, героя должен видеть каждый.

– Чего на меня смотреть.

– Ну ладно, что я с тобой, торговаться буду?

Кто-то тронул его за руку, он привстал, и тут же исчезло свободное место на его койке. Люди, поджимая ноги, освобождали проход.

– И еще, – командовал Кондратьев, – кто там ближе к окну, откройте его, а то надымили – дышать нечем, башка раскалывается. – Он подождал, когда закончат греметь рамой, и, шумно втянув хлынувший в комнату воздух, одобрительно кивнул: – Совсем другое дело. Значит, приступим. Надеюсь, все знают, что случилось у Козлова? Вот и решайте, а я послушаю.

Как заведено на всех собраниях, сначала никто не хотел говорить, а точнее – говорили многие, но каждый себе под нос или на ухо соседу. Снова пришлось вставать Кондратьеву.

– Сами знаете, машин у нас лишних нет. Но случиться такое может с каждым, тем более на «тещином языке», на мокрой дороге, в дождь, – он скосил глаза на Михаила, – так я говорю?

– Так.

– Конечно, – подскочил Сурен. – В такой дождь там пешком идти страшно, не то что на машине. Погорячился Мишка, хотел быстрее. Он же не на свидание ехал!

– Подожди, Сурен, – встал бригадир Носов, – свидание здесь ни при чем и «тещин язык» ни при чем. Другой дороги у нас нет, и кто ее боится, может уходить в таксопарк или на троллейбус. Козлов хороший водитель – это все знают. Я о другом. У нас было две машины, осталась одна, плохонькая. Надежды на нее мало. А мы должны работать надежно. Все знают, из какого утиля собрано наше хозяйство. Если не будет надежных рук, мы вылетим в трубу.

– Я уже лечу! – закричал Савчук. – На чем я работать буду? Кто мне завтра трудодень поставит? Для чего я под ней на брюхе валялся!

– Не знаю, что можно делать под машиной на брюхе? Под машиной лежат на спине, – ехидно вставил Сурен.

Артель загоготала вместе с Кондратьевым, но распаленный Савчук не обращал внимания на смех.

– Мало ли что я скажу. Я сюда не разговаривать приехал, а работать. Говорить дома с бабой буду, когда сезон кончится и гроши получу. Машину по болтику перебрал, из дерьма конфетку сделал, а теперь что делать прикажете?

– Можно подумать! – Михаил оттолкнулся от стола и шагнул в сторону сменщика. – Герой, ну герой. Он под ней валялся! Он до ума доводил. А Козлов только гробить мастак. Какой ты, Жора, молодец.

– Оба делали, оба. Только гробить ее ты меня не позвал.

– Да, хорошая машина была. Как теперь ее вытаскивать? – поддакнул Паршин.

– Заткнись, тоже мне ценитель нашелся. Хозяин.

Паршин покраснел и опустил голову.

– А ты ему рот не затыкай! – взвился Савчук. – Герой выискался. Сегодня одну, завтра вторую. Ничего не ценит. Правильно Нос говорит. Вылетим в трубу с такими героями, а в конце сезона придется на обратную дорогу пятаки на вокзале сшибать. Короче, по системе: «Лето без бабы, а зиму – без денег». Ноль пять за это врезать, сразу геройство пропадет.

Услышав «ноль пять», старатели сразу затихли.

Савчук и сам растерялся, замолчал, заоглядывался, а потом и вовсе сел, спрятавшись за чужие спины.

Михаил проработал в артели два сезона, и не было такого случая, чтобы кого-нибудь рассчитали по ноль пять. В июне Кондратьев выгнал двух мужиков, и правильно сделал. Они мешали работать своим нытьем: «А вдруг пролетим, а почему у вас на олове не так, как у нас на золоте, а если бы так, то было бы лучше, а почему у председателя двойные трудодни…» И пили мужики часто, сначала одни, но кто выдержит, если рядом поддают, – раз вытерпишь, два, а на третий и у тебя слюнки потекут. И кто-то должен работать за страдающего с похмелья. Но даже их рассчитали полностью. Если старателю давали ноль пять, значит, он получал только половину заработанных денег. Чем больше заработал – тем больше терял. Это была самая крайняя мера в их артели, и Михаил считал, что не заслужил ее. Все видели, как он пахал. Сезон уже кончался, и он ни разу не выехал «развеяться». В отличие от большинства мужиков, у которых поблизости были семьи или подруги. Пять месяцев – и половина из них насмарку за одно утро.

В тишине раздался голос Васьки, и Михаил обрадовался: несмотря на утреннюю стычку в дизельной, он верил, что Васька не даст друга в обиду:

– Я считаю, что Козлова нужно наказать…

Дальше он уже не слушал.

Глаза бегали по грязному полу возле ног, по столу председателя, словно отыскивая камень или еще что-нибудь, чем можно запустить в говорящего. И Михаил запустил бы, если бы нашел чем. Он видел, как шевелятся Васькины губы, и злорадно ждал, когда он побольше наплетет на него. Пропуская смысл чужих слов, он старательно подбирал свои. Вскакивал Савчук и что-то говорил, разводя руками. Кричал с места Сурен. Михаил не обращал на них внимания.

А Васька продолжал:

– Ты, Жора, слишком круто полез. Наказывать за лихачество надо, но чтобы гнать из артели, да еще по ноль пять – мне кажется, это лишнее. – Он повернулся к председателю и, увидев, что Кондратьев утвердительно кивает, продолжал: – Я думаю, нужно дать ему возможность попробовать вытащить машину. Конечно, я в этом деле секу не слишком, но попытка – не пытка. Тем более он сам толком не знает, что с машиной. Может, и делов-то меньше, чем разговоров. А ты сразу – ноль пять.

– Да вы меня не поняли, – улыбался и разводил руками Савчук. – Я, к примеру, сказал, для острастки, а то гонору у него дюже много. А это, – он замялся, – ну наказания этого он, конечно, не заслуживает. Нет-нет, наказывать нужно, обязательно нужно наказать, но не в такой мере.

– Кто говорит, что не нужно? – примиряюще улыбался Сурен.

Михаил не слушал, о чем они говорят. Он, затаясь, поджидал, когда в спорах старателей появится пауза, и, поймав ее, крикнул: