Книга Стеклобой, страница 27 – Ольга Паволга, Михаил Перловский

Над залом взметнулись ладони, Маргарита тоже подняла руку, и Романов успел разглядеть массивный перстень с красным камнем на ее большом пальце.

— Да зачнется встреча сестер в святой четности, да войдет в голоса наши сила воистинного и всеобъемлющего батюшки нашего Мироедова! — она повернулась, и Романова осенила мгновенная догадка. Он зажал себе рот, чтобы не закричать, — да ведь Маргарита, предводительница идущих сестриц, — ни кто иная, как правнучка классика! Ее лицо весьма напоминало известный мироедовский портрет работы Крамского. Хотя сама она наверняка не в курсе этого факта.

Тем временем за раздаточную стойку поднялась худенькая девица. Ее лицо, аккуратно, как свежий кекс, было обернуто в белый платок. Звонким голоском она произнесла:

— Повестка дня: выборы и читка Писания.

Маргарита грозно выпрямилась.

— Сестры, грядеша событие! Выборы — шанс наш обрести власть. Веру в святую четность возвергнуть в сердца людей! Близок час, — забухтела она басом. — А мы не готовы! Где инструменты освободительные? Связи с мужскими коллективами налажены? На заводе до сих пор ни одной ячейки!

Такого сплава партсобрания и безумной всенощной Романову еще встречать не приходилось, он замер и наблюдал за представлением.

— Листовки напечатаны, агитация идет, по мужским коллективам работаем! — выкрикнули из зала. — А на завод, владычица, не пускают.

— Батюшка наш! — Маргарита неистово возопила и подняла могучие руки вверх. — Сниспошли нам сестру истинную с производства! — и добавила негромко и сосредоточенно в зал: — Новенькие пусть ищут себе пару среди заводских.

— Да там одни парни, стекловары! — обиженно отвечали из зала.

— Настоящих сестер во четности это не остановит! — зарычала Маргарита.

— Действительно, — улыбнулся Романов, — к черту подробности.

— Нам известно, что некоторые не изыскивают возможности, а участвуют в нечетных субботниках. За баллами кое-кто устремился! Каждую нарушительницу на всенощную читку отправлю! Начнем повтор пройденного материала, сестры беспарные огласите вслух нашу суть! — прохрипела Маргарита, затем подняла с груди свисток и лихо дунула в него.

В зале раздались смешки. Маргарита грозно зыркнула, и нестройные голоса затянули:

— За других желайша яростно, желание примиша чужое как свое. Мы, сестры, даруемся жизни, и сила в нас живет воистинная. Только молениями о благодати для ближнего, спасемся. И окропятся сердца наши любовью! Тако же! Окольцованные вознесем перста!

— Истинно! И все на выборы! — ни с того ни с сего закончила Маргарита. — Начинаем читку, освещающую разум наш, наставляющую на путь четности, воспоем строчки батюшки нашего Ивана Андреевича, — она скрылась из виду, и в зале воцарилась тягучая тишина.

— В одиин из прекраасныыыых весеенниих днееей… — гулко зазвучал из ниоткуда замогильный бас. Слова сливались в грозное неразборчивое нытье. Бас остервенело пропевал слова и атаковал сестриц со всех сторон своими вибрациями. В зале завизжали, кто-то упал на пол, но остальные повскакивали с мест и еще громче подхватили заунывный мотив.

Романов узнал один из ранних рассказов Мироедова, и решил, что пора покидать этот свирепый цирк. Он поглубже просунулся в проем, чтобы найти источник голоса и увидел, как за кухонной стойкой, придавив своим гигантским телом детскую табуреточку, сидела Маргарита, держа перед собой кастрюлю и раздувая губы.

Видел бы тебя сейчас твой прадедушка, с жалостью подумал он.

Постепенно приходя в себя от увиденного, Романов поплутал по типографии в надежде отыскать тайный кабинет администрации, но ничего не нашел. Уже выходя во двор, Романов услышал, как из дверей столовой с гомоном повалили «сестры». Вскоре он оказался в потоке идущих и на мгновение ощутил себя работницей ткацкого комбината, после тяжелого дня радостно возвращающейся домой. Дома ждал борщ. С голов женщин исчезли платки, красочная картина распалась.

— Кадры переманиваешь? — пробасил знакомый голос за его спиной.

Романов обернулся и не ошибся. Маргарита решительно надвигалась на него, подобрав полы балахона. Несмотря на весь свой рост, ему представилось, что он вот-вот столкнется с разъяренным бегемотом.

— Какие еще кадры? — не понял Романов. — Нарушил строгие правила святой четности? — не сдержался он и тут же пожалел. Лицо Маргариты Ивановны налилось краской.

— Подслушивал?! Голоса женщин тебе не получить, ясно? Я им как мать! — она схватила свисток и издала пронзительный звук. На свист к ней тут же засеменила сестрица в белом платке, на ходу роняя под ноги увесистые упаковки бумаги, перевязанные веревкой.

— Понимания не достигоша, — вздохнул Романов и на всякий случай сделал шаг назад. — Кстати, вы не видели здесь Щур? У меня к ней дело.

— Видела! Вот она собственной персоной, сподвижница твоя, — рявкнула Маргарита и рванула оберточную бумагу на одной из пачек.

Слоган «Новый мэр — новый мир» запестрел у него перед глазами. С предвыборного плаката сквозь дыру в оберточной бумаге на Романова презрительно смотрела Александрия Петровна.

— А это забери на память, да смотри почаще, мозги на место встанут, — она пнула к нему ногой еще одну упаковку. На листовке, приклеенной сверху, была изображена сама предводительница в белом капюшоне.

О, это будет славная охота, подумал Романов, образцово-показательный паноптикум. Он отчетливо представил предвыборную битву Ящера с серым бегемотом.

— И вот еще — с собой прихвати, — Маргарита подняла и, с остервенением разорвав бечевку, швырнула ему под ноги самую внушительную по размеру пачку. Та лопнула от удара, и вырвавшиеся на волю глянцевые плакаты покрыли землю вокруг. — И советую сжечь их сразу, чтобы не позориться!

От неожиданности Романов не сразу понял, что смотрит на свое собственное лицо. Подпись под его портретом гласила: «Романов — наш кандидат».

Я об этой встрече столько передумал, что мог бы уже роман написать… Как Иван Андреич. Что? Расскажу, конечно. Уважаемые радиослушатели, сейчас вы познакомитесь с аудиоверсией этого ненаписанного произведения, желающие могут приобрести диски в магазинах города. Только, чур, не обниматься, уважаемый медработник, это отвлекает.

Тем летом случилось страшное — деревенские объявили мне бойкот. Бойкот был как упавшая гильотина, со мной не разговаривал никто из ребят, с которыми мы только вчера гоняли на великах в Ильинское смотреть на новый страшный могильный памятник. Долго катили через поле, я помню, как пшеница хлестала по ногам. Потом задержались на речке и упустили время. Обратно сократили дорогу по темноте мимо хутора, где жил человек, которого никто никогда не видел. Это отдельная история.

Деревенские ребята мне всегда были безразличны, но в то лето моя компания разъехалась по пионерлагерям, а с деревенскими мы вроде как не испытывали антагонизма, и вот отправились в далекую совместную экспедицию.