Книга Последний приказ Нестора Махно, страница 17 – Сергей Богачев

— Саня и Петруха, значится… У нас тут всё просто, по-крестьянски… — Лёва полез на печку, откуда появилась бутыль с коричневатой жидкостью и свёрток в жирной бумаге.

— Феодосий, а где твой кортик? Сальца бы подрезать на закусочку.

— А это мы мигом, — даже глубокой ночью моряк не мог себе позволить выйти в люди без любимой портупеи. Правда, гусарский мундир он не накинул, посчитал, что тельняшки будет достаточно. Пленным оно как? Главное — первое впечатление, страх внушить, а кортик и кобура с парабеллумом на месте.

Щусь покромсал сало на крупные куски, пока Лёва разливал местного разлива коньяк по стаканам.

— Ну, тогда и мы в доле, раз наше досадное недоразумение так благополучно разрешилось.

Тот, который представился Александром, достал из котомки буханку хлеба, пяток вареных яиц и большую луковицу.

«Наше досадное недоразумение благополучно разрешилось…» — Лёва красноречиво посмотрел на Щуся, который схватил его мысль на лету.

— Давненько я, Лёва, с приличными людьми за столом не сиживал. Прям не припомню даже, когда последний раз с офицером пил. У нас в Севастополе за это сразу на гауптвахту сажали. У офицеров своя, у нас своя. А потом, как смута началась, так офицеры уже и не брезговали с нами за одним столом сидеть. Не все, правда, но то такое…

— Вы на Черноморском флоте служили? — поинтересовался Пётр.

— Было дело. С тех пор с бескозыркой расстаться не могу. Только лютый мороз и колючий ветер в лицо на полном ходу моего коня могут заставить сменить её на папаху, — иногда Щусь изъяснялся так витиевато, будто перед ним находились не сослуживцы и товарищи-анархисты, а юные барышни с раскрытым от удивления ртом.

— Он у нас романтик. Это у него от длительного общения с морем.

— Да! От этого никуда не деться! — Щусь снял бескозырку и повернул её золотыми буквами к гостям. — Вот! Пожалуйте! Лучшие, может быть, годы моей жизни! «Иоаннъ Златоустъ». Наливайте, друг мой Лев! Ибо рвётся душа моя морская на мелкие части в этой сухопутной дыре…

Лёва подвинул стаканы гостям, и, чокнувшись, они выпили по первой.

«Руки у них ухоженные, да выбриты гладко. Мужик, если бреется, так раз в неделю, а когда в путь идет, так бороду отращивает. Интеллигенция, не иначе. Да и луком не закусили. Яйцо почистили» — Лёва собирал в уме мелочи, позволявшие ограничить круг предположений об их гостях.

— Не, ну я офицеров уважал, конечно, что там говорить… И они меня уважали. У меня к ним вопросов не было, за исключением, если напротив друг друга не становились… Я же лучшим в экипаже был по боксу. Да… французский бокс… — Феодосий блистал красноречием, вопреки просьбе Задова.

— Феодосий Юстинович, у гостей может сложиться превратное впечатление, что вы командовали своим броненосцем, — Лёва попытался остановить поток речи Феодосия.

— Что вы, что вы, Лев, как вас по батюшке? — Спросил Александр.

— Николаевич. Лев Николаевич. — Ответил Задов, а Щусь при этом состроил такую комичную гримасу, что сам Лёва тоже не смог сдержать улыбку. Феодосий даже не задумывался до сих пор, что у Лёвки есть отчество.

— Интересная судьба у вашего друга. А броненосец «Иоанн Златоуст» немцы захватили в восемнадцатом.

— Да что вы! — Щусь искренне расстроился. — Это в моём кубрике какая-то немецкая задница теперь спит?

— Ну, не знаю, как там дальше сложилось, — Александр прервал Щуся. Его интересовали абсолютно другие вопросы. — Так, а когда мы можем видеть вашего атамана?

— А батько в уезд поехал. Там какие-то вопросы по боеприпасам, — после третьего разлива Феодосий заметно захмелел, даже не смотря на то, что в одиночку съел почти половину всего сала. Слова его были чистой правдой — он говорил о Несторе.

— Ну, а когда Никифор Александрович обещал прибыть назад? — Пётр отпил в этот раз поменьше самогона, чем раньше.

Феодосий от неожиданности поперхнулся, вдохнув хлебную крошку.

— От обормот ты, морячок! Сколько говорить, сначала прожуй, потом говори! — Лёва картинно стукнул его несколько раз по спине, да так, что тот с каждым ударом всё больше чувствовал себя гвоздём, входящим в доску.

— Никифор Александрович отдали приказание держать периметр до его возвращения завтра после обеда. За патронами поехал, у нас там состав стоит на станции, а здесь как-то неспокойно. Махновцы вон в Сентово засели… — Лёва понял, что их гости просто не туда пришли.

Счастливый случай, что ни Паша Бойченко, ни он, ни Щусь не произнесли вслух название деревни — Сентово и имя своего атамана — Нестора Махно.

— А что, разве вы с Махно не союзники? — удивился Александр, попросивший жестом подлить ему ещё немного божественного напитка.

— Атаман говорит, что у Махно союзник один — его личная хитрость. Не верит он Нестору, — сказал Задов, не отрывая глаз от стола. Именно поэтому он не успел заметить округлившееся от удивления лицо Щуся.

— Да, да! Никифор Александрович — редкого дара обладатель. Людей прям насквозь видит, чутьё у него на людей, — Феодосий ещё не разобрался в тонкостях, решил просто подыгрывать Задову.

— Кстати, он вас, похоже, ждал, да. Но мы думали, вы со стороны Александровска придете, так что, не обессудьте за такой приём. Вот, искупаем вину как можем… — пробормотал Лёва с видом провинившегося исполнителя.

— Не стоит оправдываться, Лев Николаевич. Осторожность — она сейчас втройне нужна. Антон Иванович, кстати, разделяет ваше мнение о проницательности Григорьева.

— Ну, так! Такую армию собрать — это вам не хрен собачий! — Щусь уж начал перебарщивать и по неосторожности кашлянул.

— Что, опять, братушка? — Лёва от души лупанул его по спине пару раз. Матрос Феодосий сразу же вспомнил своё обещание, данное во дворе — помалкивать и слушать.

— Ой, что то я вдохнул опять… Пойду воды хлебну…

— А я сразу понял, что вы от Деникина посланцы. — Задов решил идти в наступление.

Атмосфера и случайный поворот событий располагали гостей к откровенности. Нужно было этим пользоваться. Сколько раз Лёва убеждался на своём опыте — пока с человеком по-хорошему, он искренний, но по-хорошему никогда же не получалось. Приходилось бить, мордовать, руки марать. А если сразу лазутчик или предатель не раскололся, не стал говорить, то потом, как правило, уже ничего и не добиться, хоть ты все свои костяшки пальцев об его зубы разбей. Если человек смирился с перспективой собственной смерти — он для контрразведки материал бесперспективный. Молчать будет.

— И как же? — удивленно спросил Александр.

— Говор не местный, речь грамотная — образование за версту видно. Руки. Гляньте на свои руки. Они офицерские. Плюс выправка. Горбились вы неестественно. Красных офицеров с такими руками почти не бывает. Значит — белые. Ну, а про то, что вам Никифор Александрович нужен, вы сами сказали. А кто из белых офицеров может с поручением Григорьева искать? Только люди Деникина. Не припомню тут по близости других главнокомандующих.