Онлайн книга «Будуар Анжелики»
|
— Ничего удивительного, — пожал плечами Джон Локк (тогда еще не подозревавший того, что через некоторое время в «Индексе» будут упомянуты и его произведения). — Наука не стоит на месте, как и человеческая мысль, а это обстоятельство не приводит в восторг Церковь с ее культом невежества. — Но оно есть кумир большинства, — проговорила Ортанс. — А что еще оно может избрать своим кумиром?! — запальчиво воскликнул юноша. — Ведь ученость так же чужда большинству, как свет — тени! — Отлично, де Лабрюйер! — проговорил Ларошфуко. — Отлично! Если вы не струсите, то далеко пойдете, смею вас уверить! Лабрюйер покраснел и опустил голову. — Но зачастую, как это ни парадоксально, далеко заходят именно трусы, — заметил Джон Локк. — Они просто выше взбираются, наивно полагая, что высота обеспечивает неуязвимость, — покачал головой Ларошфуко. — И, как всегда, ошибаются. — Однако высота притягивает, не так ли, господин де Лабрюйер? — кокетливо проговорила Катрин. — Человек может возвыситься двумя путями, — ответил зардевшийся Лабрюйер, — либо при помощи собственной ловкости, либо благодаря чужой глупости. — Либо — удачному сочетанию того и другого, — добавила Мадлен. — Браво, Мадлен! — захлопала в ладоши Луиза. — О, какой у вас звонкий голос, мадам! — обратился к ней Джон Локк. — Это хорошо или плохо с точки зрения философа? — Это великолепно! — Вы отчаянный льстец, мистер Локк. Многих раздражает звонкость моего голоса. — Уклонение от похвалы, — заметил Ларошфуко, — не более, чем просьба повторить ее. — Не вижу в этом ничего предосудительного, — сказала Ортанс. — В нашем мире слишком много злословия и слишком мало стремления одарить ближнего своей добротой. — В особенности если этот ближний достаточно привлекателен, — добавил Ларошфуко. — Сегодня я буквально сгораю от желания одарить всей своей добротой прекрасных представительниц того пола, который, в отличие от сильного, называют могущественным. — Существует еще и третий пол, — проговорил Спиноза. — Священники. Эти слова вызвали бурные аплодисменты всех собравшихся. — При этом самый завистливый, суеверный, коварный и лживый из всех трех, — заметила Анжелика. — Поистине вместилище всех пороков. Я воочию убедилась в этом на судебном процессе моего мужа, которого это невежественное отребье обвинило в колдовстве. — Нужно заметить, мадам, что граф де Пейрак был обвинен не столько из невежества, сколько из самой гнусной зависти, — сказал Спиноза. — Пожалуй, — согласился Ларошфуко. — Ведь зло, которое мы подчас причиняем, навлекает на нас гораздо меньше ненависти, чем наши достоинства. — А наши беды — счастье завистника. — Ну, положим, у нас у всех хватит сил, чтобы спокойно перенести несчастье ближнего, — заметил Ларошфуко. — Но не радоваться же ему! — Здесь многое зависит от личности этого ближнего. Я бы ничего не имел против того, чтобы главный обвинитель графа де Пейрака как можно скорее отведал ядовитых грибов, прости, Господи. Достойный удел алчного завистника. — Да, — кивнул Джон Локк. — Завистники алчны. Для них непереносимо то, что каким-то благом владеет человек, достойный этого в неизмеримо меньшей степени, чем сам завистник. — Якобы, — уточнила Ортанс. — Разумеется, мадам. Но завистник всегда уверен в своей правоте. А если он к тому же еще и обладает властью… — О, тогда это — подлинное исчадие ада! — воскликнул Спиноза. — Порок, возведенный в закон! — В ранг истины, не подлежащей обсуждению, — кивнул Ларошфуко. — Впрочем, сильные мира сего всегда слышат только то, что желают услышать, ничего более… — Вот и выходит, — проговорил Лабрюйер, — что о сильных мира сего лучше всего молчать: говорить о них хорошо — значит грубо льстить им, говорить дурно — опасно, пока они живы, и подло, когда они мертвы. — Я не согласен, — откликнулся Томас Гоббс. — Молчать — это зарывать в землю накопленный драгоценный опыт. На ошибках следует учиться, а не замалчивать их! — Но если сказать королю в глаза, что он глуп, разве он от этого станет умнее? — запальчиво возразил Лабрюйер. — Равно как не станет он справедливее, благороднее или милосерднее! — Вместе с тем, — заметил с иронической улыбкой Ларошфуко, — восхвалять королей за те достоинства, которыми они не обладают, — значит безнаказанно наносить им оскорбление, а это, согласитесь, не лишено удовольствия! — Однако не следует забывать о том, — проговорил Спиноза, — что между удовольствием, которое испытывает, скажем, пьяница, и удовольствием философа существует весьма значительное отличие. — В данном случае удовольствие может быть всеобщим, — сказала Анжелика. — И доступным, — добавил Спиноза. — Будь на то воля оскорбителя. — О, я не думаю, что все зависит от нашей воли! — произнесла со вздохом Катрин. — Мы можем многого желать, и все же… Она развела руками. — Мадам, не следует путать такие понятия, как «желание» и «воля», — возразил Спиноза. — Наши желания осуществляются лишь при помощи усилий воли, не иначе… — Категорически не согласен, — проговорил Томас Гоббс. — Категорически. Свободны желания, но никак не воля. — Истинно так, — поддержал его Джон Локк. — Спрашивать, свободна ли человеческая воля, так же бессмысленно, как всерьез обсуждать, квадратна ли добродетель! — Смотря что понимать под словом «добродетель», — заметила Мадлен. — Мне оно представляется весьма многозначным. — Это, сударыня… на мой взгляд… соответствие человека тем ожиданиям, которые на него возлагают окружающие, — ответил Локк. — В одних случаях добродетельным считается тот, кто подает милостыню, в других — тот, кто неукоснительно выполняет взятые на себя обязательства, в третьих… женщина, которая успешно противится своим природным желаниям… — Браво! — воскликнула Луиза. — Так вы предлагаете… — О нет, мадам, я ничего не предлагаю! Да и что можно предложить в этом случае? — Но должен же существовать какой-то эталон для измерения добродетелей и пороков, — проговорил Томас Гоббс. — Единый критерий оценки явлений бытия. У нас в Англии говорят: «Если двух дураков посылают в церковь, одного нужно выбирать старшим». — А под теми двумя дураками вы, мистер Гоббс, имеете в виду жениха и невесту? — спросила с самым невинным видом Луиза. Все рассмеялись. — Увы, — покачал головой Томас Гоббс, — пока люди живут без общей власти, держащей их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной всех против всех. Такова природа любого человека, увы… |