Онлайн книга «Несовершенные любовники»
|
«И не вздумай забивать себе голову ерундой и пытаться отыскать этого парня, Рафаэль, я даже имени его не знаю. Да, сделала глупость, молодая была, тебе что, описание его внешности требуется? А потом я встретила твоего отца, мужчину моей жизни, он настоял, чтобы ты родился, усыновил, вот только не успел воспитать, поскольку быстро умер». — А вот бабуля с Карьеров говорила… — Я запрещаю тебе разговаривать с этой сумасшедшей старухой и не хочу, чтобы ты обсуждал мою жизнь с близнецами, понял? Я-то понял. А вот близнецы? Насколько сильно они верили в басню об общем отце? С какой стати стали бы придумывать сказку о сводном брате, если у них уже есть двое, не считая сестры? Но возвратимся к Тиции. — Тиция не может иметь детей? — спросил я наугад. — Она не хочет. — Но почему? Ответа не последовало. Они начинали меня серьезно раздражать. Историю их матери я уже знал из рассказов Люси, стариков Дефонтенов и городских сплетен: сложно протекавшая беременность, преждевременные роды, так как госпожа Ван Брекер, какой бы красивой и подвижной ни выглядела, рожала уже не молодой. Она была старше Бернара лет на десять и больше не хотела иметь детей, возможно, она забеременела лишь по настоянию Бернара, но, так или иначе, появление на свет близнецов не было для нее желанным событием, и они, по-видимому, это остро чувствовали. Ладно, в конце концов, у каждого своя история появления на свет, моя тоже далеко не блестящая, однако я не делал из этого большой трагедии. А уж им-то на что жаловаться? Они богаты, красивы, и, к тому же, их двое. Внезапно меня озарило, в голове всё прояснилось, пелена спала с моих глаз, и я почувствовал стопроцентную уверенность, что знаю причину. — Тиция боится, что у нее родятся близнецы? Округлившиеся глаза, пристальный взгляд — передо мной стояли две статуи. — Она опасается осложнений? — … — Потому что вы на самом деле не двойняшки. — … — Вас было не двое, а трое. — … Тишина. Как я узнал это? И вот статуи ожили. Оживленный обмен репликами, словно меня не было рядом. — Покажем ему? — спросила Камилла. — Что? — Вещицы. — Ты помнишь, где они? — Там, вместе с твоими рисунками. Вещицы оказались документами и рентгеновскими снимками шеи и головы — всё это лежало в большом коричневом конверте. — Вот, видишь? — Что? — Краешек зуба. — Это зуб? — Да, а вот это — волосок. Я ничего такого не видел. — Можешь почитать заключение врачей, если хочешь. Но я не мог, не мог погрузиться в эти малоприятные бумажки, меня смущала уже одна шапка «Mount Sinai Hospital», и вообще, там все было по-английски. — Давай, давай, — твердили они, — и посмотри еще это. Их голоса, выражение лиц преобразились в мгновение ока. Они водили тонкими пальцами по строчкам, воскрешая одно за другим слова с непонятным звучанием, надувая с усердием губки, зачитывая фразы, которые, должно быть, выучили наизусть. А я заблудился в иноязычном тумане, растерялся от их голосов, которые стали настолько неузнаваемы, что, казалось, доносились из потустороннего мира. — Вот видишь, — подвели они итог, — мы его просто слопали. Они молча стали складывать свои сокровища в конверт, отшлифованными движениями передавая друг другу документы и снимки, словно меня здесь больше не было. Они совершали траурную церемонию, возвращая под саван брата-близнеца. Сколько раз они уже проделывали этот ритуал — эксгумацию останков, сопровождаемую одними и теми же словами и жестами? Меня переполняли странные чувства. Потом они вышли из комнаты, чтобы отнести своего братика в мавзолей: коробку с рисунками Лео или другой тайник, который они меняли каждый раз после того, как извлекали конверт. Третий близнец. Как я узнал? Как догадался? Никто, разумеется, не посвящал меня в эту историю, как и их тоже. В тот вечер они больше ничего мне не рассказали. Однако потом все изменилось, я жил с таким чувством, будто всегда знал о содержимом коричневого конверта, об их головных болях и необычных отношениях с самого рождения, о рентгенах и обследованиях, которые им пришлось проходить в детстве, так как врачи обнаружили у обоих признаки присутствия другого эмбриона, точнее, зародыша, — «фантомного зародыша», phantom twin, — как гласил термин, дважды подчеркнутый на одной из страниц медицинского заключения. Явление, как я узнал позднее, не столь уж и редкое, но их случай был все же особенным, так как все трое, похоже, были близнецами. И мне казалось, что я давно знал, где и как они обнаружили этот конверт: ну, разумеется, вначале их мать положила его на свою огромную королевско-калифорнийскую кровать, а потом он случайно упал на пол и служанка-ямайка пылесосом задвинула его вглубь, под кровать. Маленькие ищейки нашли конверт, просмотрели рентгеновские снимки, почитали результаты анализов и спрятали все это среди своих вещей, забыв о случившемся. Но забыв лишь на время. И мне тоже казалось, что я только теперь вспомнил вместе с ними об этой тайне. Голова моя по-прежнему была совершенно ясной, а перед глазами стояло: phantom twin. Но вот эти маленькие засранцы вернулись, и в их прозрачных глазах я прочитал и немую мольбу, и радостное возбуждение, я даже сказал бы, провокацию, но я не знал ни что делать, ни что сказать, настолько был взвинчен, тысячи деталей роились у меня в памяти: «Ты не можешь себе представить, как мы рады, что снова с тобой, Рафаэль», «Ты нужен нам, Рафаэль», «С тобой нас трое, с тобой нам не страшно». И вдруг, в один миг, они мне опротивели. Мне стали противны их крупные, источавшие истому тела, их манера липнуть ко мне, прижиматься каждую минуту, бегать за мной в душ, на кухню или в спальню, мне осточертели наши перекуры в обнимку друг с другом. Мне было трудно дышать в их квартире, большое позолоченное кресло госпожи Ван Брекер жгло мне глаза, я задыхался от разбросанных, местами лежащих в два-три слоя, ковров. «Астрид они больше не нужны», — объяснили они. «Вы превратились в ее помойку!» — зло бросил я, и мы в очередной раз устроили драку. Согласен с вами, месье, что наши драки были своеобразной формой любви, хотя вы, конечно, сильно меня шокировали, когда спросили: «То, как вы третесь, кусаете друг друга, даете выход блуждающей энергии, что это, по-вашему, Рафаэль?» В драках мы с Лео часто причиняли друг другу боль. Он посещал тренажерный зал в спортклубе своего отца, и хотя его мускулы не были накачанными, он превосходно двигался, а его ударов следовало опасаться. Камилла дралась еще больнее. Она была такая же сильная, как ее брат, но я не уклонялся от ее ударов, как в случае с Лео, а, наоборот, подставлял себя, искал ее тело, мне хотелось прижать ее к себе, удержать подольше в своих объятиях, но она была гибкой и скользкой, как ящерица, и через секунду в моих объятиях оказывался уже Лео. Я крепко держал его, дрожащего от злости, и пусть он не думает, маленькая пиявка, что я не ощущал, как были напряжены его мускулы, как твердый член упирался мне в бедро, а его тело застенчиво звало меня или, наоборот, нерешительно предлагало себя, а может, и то, и другое сразу, но мне было все равно, — хватка у меня будь здоров, и я мог бы в любой момент сломать ему руку, если бы Камилла не оттягивала меня за волосы. После таких драк мы еще долго испытывали неловкость и смущение. |