Онлайн книга «Братья. Книга 2. Царский витязь. Том 1»
|
Рука сама потянулась за берестяным чехолком. – Благословишь, мама? Мать с бабушкой переглянулись. Вчера Светел едва не почувствовал себя взрослым, вольным решать. Пра́вил людское веселье. Даже судьбу вздумал поторопить. Ночь минула – вновь он дитятко неразумное, по своему хотению из шатра ни ногой! – Ступай, сыночек, – сказала Равдуша. Корениха вдруг улыбнулась: – Жогушку возьми с собой. Пусть будет мальцу что дома вспомнить. Лапти всякий умеет плести. Из берёсты, из лыка, даже из мочала. Из еловых корешков, из битых веточек, из старых, отслуживших верёвок. – Миновалось ремесло. Люди валенки да поршни обули. – Которое лето ни берёсты, ни лыка не нарастает. – Я вот сына и не учу. Кому оно теперь надо? – А я научил. Умение не в кузове за плечами носить. – Вот правильно. Пока дедовских вер не утратим, земля стоять будет. Девки смеялись, запускали пальчики в кармашки-лакомки, озорно блестели глазами. Им снова предстояло плясать, разбивать утлые травяные плетни. Ристателей, кстати, было куда больше против вчерашних семи. Светел считать даже не стал. Увидел в кругу Зарника, обрадовался. – Я у тебя лыжи возьму, – сказал Зарник. – Продал я уже все. – Ну вот… – Вернусь, сделаю. Тебе ирты или лапки? С колодками, с кочедыками сидели всё молодые ребята. Плетуханы постарше, давно себя утвердившие, держались по сторонам. И все, будто кулачные бойцы на Кругу, напряжённо ловили каждое движение гусляра! Ждали, чтобы Светел дал радению порядок и смысл! Вплёл во вселенские круги. Определил на должное место. Опёнку даже показалось, будто здесь собрались не умения сравнивать, а к сгинувшему солнцу взывать. «Когда явишься? Когда тучи разгонишь, живой лист позволишь увидеть? Чтобы не круглый год по снегу в валенках, а в лёгких босовиках да по шёлковой мураве…» Согласились плести домашние лапотки-ступни. – Ступни? – испугался незнакомого слова захожень с левого берега. – Шептуны по-вашему, – объяснили ему. – Бахилки. Топыги. Босовики. Светел поймал кивок старика-коновода. Тронул струны. Ах ты, пень еловый, твёржинский мужик, На завалинке посиживать привык! Плетуханы стали хватать стебли, торопливо заплетать на правом колене. Быстро погнали вниз строку за строкой. А не стыдно, не зазорно ли тебе: Молода жена босая во избе! Нешто можно, чтоб ходила не в чести? Ты садись, ленивый, лапотки плести! Люди начали смеяться, показывать пальцами. Светел тоже присмотрелся, обученный кулачным Кругом всё замечать. Зарник счёл доставшуюся траву слишком ветхой. Вгорячах пустил в строку пучки потолще… и на полпути к носку обнаружил: завивает не босовичок для девичьей ножки, а бахилищу для кузнеца Комара. Бросить, новый лапоть затеять?.. – Ступай коверзни плети! – кричали ему. – Гусю лапчатому только краснотал мил… Злой и багровый Зарник сгорбился над работой. Ты подай, сестра, булатный кочедык, Надери да нацинуй мне ровных лык! Всего веселей шла работа у паренька чуть взрослей Светела. Молодой плетухан улыбался, дёргал из вороха стебель за стеблем, обратив к низкому туману корявое слепое лицо. Поспевал болтать с девкой, что вывела его на ристалище. Только руки летали, выплясывали. Плавно, ненатужно и зряче. Светел загляделся, чуть наигрыш не испортил. Между прочим, волосы у парня были тёмные, почти Скварины. Широкие плечи, руки сильные, к праздности непривычные. Может, это его увидела Розщепиха, за попрошайку сочла? «Так, мол, с дурными сыновьями бывает. С отбоишами, с бездельными околотнями…» Вот ведь лодырь не на радость нам возрос! Баб да девок отправляет на мороз! Кто-то вчерне заложил первый лапоть и уже закладывал второй, чтобы строк потом не считать. Кто-то уверенно подковыривал, пускал второй след. Кочедык-то ветхий дедушка терял, Закатился во глубокий он подвал, Подхватили его мыши на лету, Набежали, утащили в темноту! Народ сдержанно гудел, приглядываясь к работе ещё одного плетухана. Этот выложил травяные пучки рядком. Завил верёвочкой, как донце корзины. Получалось нарядно, вот только урочным пятериком и близко не пахло. Каково-то старосты примут, каково-то будет в пляске хорош! И берёсты не наколешь: до реки Погорели, полегли березняки… Жогушка, уже завладевший обрывками травяных стеблей, выравнивал на колене заплётку. Дома брат его к плетению не пускал. Учил ровно резать берёсту. Ворчал, что не цины выходят, а сплошная растопка. Светел вновь нашёл взглядом Зарника. Оказалось, тот придумал стянуть крайние пучки, согнуть плоский плетень корытцем. Осталось заложить головашку. Светел не знал даже, чьей победы желать: верёвочника, Зарника или слепого. Ещё хотелось прихватить стеблей, вернуться в шатёр, самому засесть с кочедыком. Ну тогда и лапти ну́дить не моги: В Торожихе всем куплю я сапоги! Он угадывал настроение позорян, смекал, в какую сторону качнуть их очередной песней. Видя, как головы, особенно которые с русыми косами, поворачиваются прочь от ристалища, Светел решил сперва, что плохо тешит народ. Однако расслышал: – Ялмаковичи подвалили. – Крыло с ними? – Крыла видели? – Видели! Сюда идёт! – Ялмаковичи, – повторил один из мужиков у Светела за спиной. Ничего не прибавил, лишь крякнул. То ли досадливо, то ли смущённо. Опёнку недосуг было разбираться. «Вот она, честь воинская!» Когда-нибудь и Светел войдёт на купилище в цветном налатнике, под истрёпанным, пробитым стрелами знаменем. И будут млеть девки, а парни – завистливо сжимать кулаки… Работа у плетуханов была примерно на середине. Светел помимо воли начал коситься в ту сторону, куда стайками утекали лапотные испытчицы. Сперва там по-прежнему юрил и шумел торговый народ. Погодя за шатрами наметилось течение. Вот стал слышен звон чужих гуслей… В окружении влюблённой толпы подходил незнакомец в богатом синем плаще. Теперь на него смотрели уже все. Замедлили пляску даже руки слепого, парень вслушивался. Светел заколебался: продолжать как ни в чём не бывало? Остановиться, почтить пришлого вместе с людьми?.. Пока он раздумывал, его окликнул староста: – Эй, малый! Ступай, будет с тебя. |