Онлайн книга «Братья. Книга 2. Царский витязь. Том 1»
|
«Сейчас-то чего?.. Не Крыла же?» А вот чего. Выйти со двора и в рядах натолкнуться на Подсивера со Свеюшкой. Увидеть глаза, в которые вчера даже как следует не заглянул. Остаться стоять столбом, когда муж с женой отвернутся, заспешат прочь. «Был бы Сквара здесь! Кто при нём на меня посмотрел бы. Андарх, не андарх…» Светел сыграл песню ещё несколько раз. Сперва – по-простому, бряцаньем. Затем переборами. И наконец – как Крыло. Лихой полёт снова удался хромыми подскоками. Спрятал гусли в чехолок, понёс в шатёр. Равдуша теплила очажок, топила снег. – Далеко собрался, сыночек? – В ряды пойду. На кожи взгляну. Благословишь ли? «А ещё – за протоку, где дружина стоит…» Он боялся, что мама угадает и запечалится, но она лишь спросила: – Жогушку поведёшь? Светел вздел нарядный кафтан, улыбнулся: – Занят Жогушка. Плетня ровного добивается. Братёнок в самом деле поуспокоился, перестал ждать немедленной хвалы. Обтягивал ремешки, присматривался, расплетал. Верил: когда-нибудь начнёт получаться. Доходить своим умом и руками вдруг показалось забавней всякой игры. Даже веселей, чем гулять с братом по торгу. У бабушкиного рундука взволнованно переминался Кайтар. Держал в одной руке Воеводу, в другой – Невесту, самую красивую на прилавке. Размахивал обеими куклами, сводил, разлучал. – Поздорову ли, братейко! – обрадовался он Светелу. – Слыхал? – Что слыхал? – Ли́чник с куклами вышел! С маньяками самодвижными! Про Владычицу сказывает! – Про Владычицу? – А ещё про царей и Беду! Ерга Корениха пронзительно взглянула на внука: – Сходи, Светелко. Только… плащик с колпачком накинь, ветер больно холодный. Он запнулся, вздрогнул. Слова про холодный ветер она велела ему запомнить ещё по дороге сюда. – Строго тебя бабушка водит, – посмеялся Кайтар, пока шли. – Женить скоро, а она бережёт! Кутает, ровно Жогушку. – Я ей Жогушка и есть, – буркнул Светел. – А женить не женят, не дамся. – Брата искать пойдёшь? Кругом шумели ряды. Высоко взлетали качели, раздавался девичий визг. Две немолодые бабы плыли об руку, несли горшочек пива, латку с жареным ко́ропом – выбирать косточки за долгой беседой. Сомнения, громоздившиеся в сумраке полога, при свете дня поблёкли, рассеялись. – И пойду. – Скоро ли? – А как братёнка наторю лапки гнуть. – Подумал, сам спросил: – Личник, значит? В Левобережье людям не велено было жаловать скоморохов, лицедеев, гудцов. Всех, кто потешает народ, отрицает Беду. – Личник, да не из тех, – загордился Кайтар. – Послушаешь, как Владычицу славит. Светел жадно спросил: – Неужто в гусли играет? Сипловатый, прихотливо подвывающий голос шувыры был слышен издалека. В самой середине рядов, где искусные ткахи хвалились одна перед другой красным товаром, стояла высокая палатка, открытая с одной стороны. Входные завесы были сшиты из лоскутков, зелёных и жёлтых. Яркие полотнища светились под угрюмыми небесами. Их широко раздвинули в стороны, подвязали толстыми шнурами, такими же яркими, разноцветными. Внутри палатки свисала расписная полстина, которую можно было вывешивать саму по себе и брать по грошику за погляд. Каменная стена с огромным окном, за ним – безбрежный простор, солнце в синеве, белые гребни Кияна. Светел поначалу только эту занавесь и увидел. В лицо потянуло ласковым ветром, долетевшим из солнечного полдня на морском берегу. Двое малышей вновь бежали вприпрыжку широкой каменной лестницей. Навстречу плескали волны, шепчущая пена впитывалась в песок… Едва не споткнувшись, Светел вернулся к дневным сумеркам Торожихи. Личник, одетый в тёмный балахон, держался в тени. Прижимал локтем кожаный пузырь шувыры и то надувал его через длинную трубку, то принимался говорить – громко, нараспев: Встань У окна со мной, моя подруга! Глянь На красу и свет земного круга! Грань Меж сном и явью в час предутренний сотри, Когда в тумане вспыхнет первый луч зари… Перед палаткой стояли позоряне. Тоже смотрели на расписную завесу, любовались красками давно сгоревшего дня. Светел подошёл, вытянулся, заглянул поверх чьих-то плеч. От ноги личника тянулась прочная жилка. Она проходила сквозь тела двух больших кукол – раза в полтора крупней тех, что шила бабушка Корениха. Личник ловко двигал коленом, маньяки переминались, взмахивали руками, согласно приплясывали под гудение шувыры. Одна кукла была в длинном кружевном платье, расшитом плетени́цами синих цветов. У второй приминал белые кудри тонкий серебряный ободок. Царь Аодх с царицей Аэксинэй беспечно радовались друг другу и чудесному дню, уверенные, что счастье пребудет. Смотри, как солнце разгорается во мгле! Наш сын растёт на этой утренней земле. Стран От гор до моря наречённый властелин, И людных весей, и одетых мглой вершин, Отрада матери, бессмертие отца, Прямой наследник Справедливого Венца… Светелу мешали лица, которыми зачем-то снабдил маньяков неведомый делатель. Красивые, но непохожие и неживые, с преувеличенными чертами: глаза, рты, носы… Он содрогнулся, как следует рассмотрев жилку, пронзавшую оба тряпичных тела. В груди стало тяжело и больно, словно острая спица прошла его самого. «Мама… Отец…» Светел затравленно метнул глазами из-под глубокого куколя. Сейчас хозяин палатки заметит его. Ткнёт пальцем: «Да вот же он!» Все станут оглядываться… – Изрядно нарисовано, – погладил бороду седовласый гусачник. У него в левом глазу зрачок был белый, но правый глаз смотрел зорко. – Ишь солнышко горит-улыбается! Вот кончит бормотать, приценюсь. Вдруг продаст после купилища? Дома повешу, пускай внуки глядят! Светел с облегчением понял: в кукольное действо торжане особо не вникали. И правда, на что им? Чужая, издавна враждебная страна, чужие цари… Да и сказывал личник на языке Левобережья, не вполне тожественном правильной речи. – А внизу что? Киян-море, никак? – Лучше бы зелёный лес врисовал. – Мшары ягодные! Морошку! – Эх! Морошка… Горстку бы, малым детям попробовать! Кто-то присмотрелся: – А вон там что обозначено? Дворня царская? На разрисованном заднике вправду виднелись нарядные боярыни, строгие жрецы… воины в кольчугах и шлемах… Они опирались на копья, выглядывали в окно, любовались Кияном… |