Онлайн книга «Князь-меч»
|
– Тихо! – цыкнул Довмонт. – Спокойно все спроворь, понял? Лодочник закивал, побежал к ладейке, что-то крикнул гребцам – двум дюжим парнягам. Те засуетились, быстренько повыкидывали из ладьи всякий мусор. Семен – он первым шагал – внезапно наклонился к воде… и вытащил потешную скоморошью личину – маску. – Скоморохи, – подбежав, оглянулся на князя Кирилл Осетров. – Ну-ну, – Довмонт скривил губы. – Начал, так договаривай. – Я к тому, что скоморохи частенько отроцев беглых сманивают, – щурясь от отражавшегося в речной воде солнышка, быстро пояснил сыскной. – Не силой, конечно… но бывает и силой. Ежели отрок наш сам от чего-то бежать задумал – мог и к скоморошьей ватаге прибиться. Оченно даже мог. – Умен, – скупо похвалив помощника, Степан искоса глянул на князя – вот, мол, какие у меня орлы-молодцы! Похвалил и сразу же повернулся к лодочнику. А того и спрашивать уже не надо было. Бородищу пригладил да отрапортовал: – Сеночь бояричи со скоморохами катались. И с непотребными девками. Одна – Настасья Заваруха, другая – Олька Кривая нога, третья – Миленка Розова. – Что, Миленка родила уже, что ли? – тиун Степан Иваныч не постеснялся обнаружить весьма близкое знакомство с предметом своей деятельности. Ну, а кого было стесняться-то? Князя, что ли? Так одно дело делали. – Давно уже родила, еще на Пасху, – важно пояснил владелец резной ладьи. Тиун покивал: – А младенца, поди, придавила-приспала… – Отчего ж придавила? Выращивает. Лебедушкой назвала. Дочку родила-то. – Молоде-ец, – вслух подивился Степан. – Не знал, что Миленка такая… Ладно! Так что, княже, к скоморохам пойдем? Они ж, верно, где-нибудь на реке становищем встали? – Там, там, на реке, – лодочник охотно указал рукой. – По течению, у плеса. Да я ж вас довезу вмиг! Прошу – пожалте. Отвалив от пристани, ладейка так и поплыла вдоль берега, не выбираясь на середину реки. Видать, ловко управлявшийся кормовым веслом лодочник прекрасно знал все здешние мели. Кибитки скоморохов виднелись за деревнями у самого плеса, невдалеке от утрамбованной возами дороги и луга со свежескошенным сеном. Сено сохло на летнем солнышке, еще не складывали стога, и запах стоял такой, что князь невольно закусил губу – больно уж сладко и славно пахло! Сухой травой, покосом… Родиной. – Боярина Федора Скарабея землица, – выпрыгнув из ладьи, пояснил тиун. – Боярин прижимист. Не за просто так скоморохов пустил. Поди, выгодно. Скоморохи варили уху, вкуснейший ее запах смешивался с запахом сена и росшей неподалеку смородины. – Налимья? – подойдя, Довмонт кивнул на кипящий котелок. – Присаживайся с нами, господине. Похлебаем. Ложка, чай, есть? Староста бродячих мимов, потешников и музыкантов чем-то походил на цыгана… или на постаревшего музыканта, осколка хард-роковых групп семидесятых. Длинные темные патлы, кудлатая бородища почти до самых глаз – еще джинсов и черных очков не хватало. – Ищете кого? – пригласив незваных гостей к костру, староста вовсе не намеревался тратить время даром. Лучше уж заранее расспросить, узнать… – Да вы ешьте, ешьте! Рыбы еще наловим, наварим ушицы… хозяин разрешил. – Скарабей-боярин? – присаживаясь, усмехнулся князь. – И много он с вас берет? Скоморох спокойно зачерпнул деревянной лодкой ароматное варево, подул, попробовал… немножко посидел, блаженно щуря глаза, и только потом ответил: – Сколько б ни брал – все его. Зато место удобное – и Плесков-град рядом, и на Изборск дорожка – вон. Да хлебайте вы, ватажники мои пока отдыхают. Вчерась наработались, ух! По всей реке слыхать было. Рядом с кострищем, на свежесрезанной коре были аккуратно разложены ложки, некоторые – недавно вырезанные, светлые. Одна их таких – обгрызена, и, судя по зубам – грыз ребенок… Уха и впрямь оказалась вкусная, налимья. Спутники князя не преминули усесться рядом, вестимо, с разрешения, и теперь тоже работали ложками, словно три дня не ели. Довмонт все подумывал, с чего бы начать расспросы, да вот беда, с таким-то вкуснейшим варевом никакие умные мысли в голову не лезли, не хотели – перебивала проклятая налимья уха! Так ничего и не придумав, надежа и опора Пскова спросил прямо: – Отрок с вами давно ль? Ну, этот… Кольша. Вон, ложка его. – Ложка-то есть, – степенно покивал скоморох. – А самого отрока – нету. Сбежал! Вчерась еще уговаривался с нами в Изборск идти – и вот, видать, раздумал. – Так вот, без ложки – сбежал? – не поверил тиун Степан Иваныч. – Рыбу он ловить пошел, – послышался вдруг за спиной князя звонкий девичий голос. Оборачиваться не пришлось – к костру присела юная дева. Одета была просто – длинная рубаха из выбеленного холста с вышивкой, поверх подола – юбка-понева – два куска пестрой ткани, подпоясанные шнурком. Светлые волосы забраны тоненьким кожаным ремешком, симпатичное личико, большие голубые глаза… под рубахой явно проглядывала грудь – еще небольшая, не округлившаяся, с остренькими торчащими сосками. Однако вовсе не грудь юной красули сейчас привлекла внимание Довмонта – ожерелье! Янтарное ожерелье на шее. Откуда? Впрочем, это ж Псков, не глушь владимиро-суздальская! Балтика – почти что рядом. – Глянутся бусы? – взяв одну из разложенных на куске коры ложек, девчонка потянулась к котлу. – Красота! – улыбнулся князь. – Подарил кто? – Да уж не украла! – хлебнув ушицы, задорно отозвалась красавица. – Я ж и на свирели, и на гудке… еще и плясать могу с бубенцами. Вчера вот наплясалась. – Это Машенька наша, – представил девушку скоморох. – Маруся. – Так ты вчера на ладейке плясала? – Степан Иваныч тоже вставил свое слово. Маруся отмахнулась: – Не-а, не на ладейке. На ладейке наши на дудках да бубнах играли, а плясала я на лугу. Невдалеке, там, где ромашки. Там и покос, а невдалеке – пристань рыбацкая. Там бусы и подарили. Парни плечистые шли, видать, к реке… остановились послушать… и бросили! Ну, право слово, бросили, Купавной клянусь. Видать, понравилось, как я плясала да пела. – А нам можешь спеть? – подмигнул Довмонт. – Нет, ты поешь сначала… – Угу… Быстро дохлебав уху, Маруся поднялась на ноги, поймала брошенный старостой бубен… – Ой, далече – далеко… далеко-далече… Девушка раскраснелась, притопнула ногами… и голосок был такой приятный, звонкий… – Явине, явине, – вдруг послышалось князю. – Явине-Явинскете… Ну, ведь правда же – один и тот же мотив! Это ж литовская песня! Даумантас слышал ее еще в детстве, в Нальшанах, да и сейчас не забыл, помнил. – Явине, Явине, приходи к нам в овин. Да зерно береги, да зерно береги… |