Книга Демон пробуждается, страница 59 – Роберт Энтони Сальваторе

Квинтал оценивающе посмотрел него. Несомненно, Смили был заводилой, движущей силой всех этих беспорядков, «теневым» капитаном.

— Капитан Аджонас придерживается на этот счет другого мнения, — сказал монах, провоцируя взрыв открытого неповиновения.

Смили злобно оскалился на капитана.

— Может, от него не так уж много и зависит.

— Наказание за мятеж… — начал было Аджонас, но Смили перебил его.

— Не учите ученых, мы знаем правила. Но мы знаем также — чтобы человека повесить, его нужно сначала схватить. Бехрен ближе Хонсе-Бира, и там не имеют привычки задавать лишние вопросы.

Ну вот, он и высказался начистоту; для Квинтала настало время действовать. Глаза Смили чуть не вылезли на лоб, когда он перевел взгляд на монаха, услышал исходящее из его горла рычание, посмотрел на поднятую руку Квинтала и увидел вместо нее… когтистую тигриную лапу!

— Что… Что это?

Только и успел сказать Смили до того, как жуткие когти процарапали его от подбородка до живота.

Матросы в ужасе отступили.

— Он убил меня… — прошептал Смили и, как бы в подтверждение своих слов, рухнул на палубу; по его шее и груди протянулись три яркие кроваво-красные линии.

Квинтал взревел, как самый настоящий тигр, и матросы бросились врассыпную.

— Пусть это послужит вам уроком! — лицо монаха осталось человеческим, но голос грохотал, точно гром. — Взгляните на мертвого Бункуса Смили и запомните: такая судьба постигнет всякого, кто выступит против капитана Аджонаса или братьев-монахов из Санта-Мир-Абель!

Судя по выражению физиономий матросов, подумал Эвелин, вряд ли кто-то из них посмеет в дальнейшем заводить разговоры о мятеже, даже шепотом.

Вернувшись к себе, монахи не обменялись ни единым словом. Весь остаток дня Эвелин старался не смотреть на Квинтала, не желая, чтобы тот прочел в его взгляде осуждение. Он провел бок о бок с Бункусом Смили несколько последних месяцев, и, хотя этот человек был не слишком ему симпатичен, Эвелин испытывал определенное чувство потери.

Холодность и безжалостность, с которой Квинтал убил старика, убил человеческое существо, потрясли Эвелина до мозга костей. Церковь Абеля не должна действовать такими методами, казалось ему! Но смущало то, что в обоих случаях — и с молодым Тедди Свеем, и сейчас, с Бункусом Смили — Квинтал действовал очень уверенно и решительно; это наводило на мысль, что именно такие инструкции он получил перед отплытием. Их миссия была жизненно важна, это правда, — один из самых решающих моментов на протяжении семи поколений. Эвелин, да и остальные монахи с готовностью отдали бы свою жизнь, чтобы эта миссия увенчалась успехом. Но убивать вот так, без сожаления, без раскаяния?

На следующий день Квинтал как ни в чем не бывало спокойно занимался своими делами. Не то что Таграйн, потерявший покой после того, как ему пришлось убить молодого матроса. В мрачноватом, как всегда, лице Квинтала ничего подобного не ощущалось. Он убил Бункуса Смили точно так же, как до этого поври; что злобный карлик, что человеческое существо — ему все было едино.

Холодок пробежал по спине Эвелина. Никакого сожаления. Никакого раскаяния. И он знал, чувствовал, что по возвращении в аббатство жестокие действия Квинтала будут одобрены всеми, в том числе и аббатом Марквортом. Конечно, они станут рассуждать о том, что цель оправдывает средства, а великая цель — тем более. Но все это никак не укладывалось в представление о справедливости, а справедливость, как всегда считалось, была одним из главных принципов церкви Абеля.

Брата Эвелина, только что пережившего самое значительное событие своей жизни, не покидало ощущение, что во всем происшедшем было нечто ужасное и даже… недостойное; с точки зрения религии, по крайней мере.

Наступил парвесперс, последний месяц осени, когда «Бегущий» обогнул северную оконечность Лапы Богомола и устремился к заливу Короны. Теперь матросам досаждали холодный, жалящий ветер и постоянная сырость. По ночам они собирались около масляных ламп или зажженных свечей, пытаясь хоть немного согреться. Но настроение у всех было приподнятое. Они и думать забыли о Тедди Свее и Бункусе Смили; приближался конец долгого путешествия, а вместе с ним и щедрое вознаграждение.

— Ты навсегда останешься в аббатстве? — как-то свежим, ясным утром спросила Дансалли Эвелина.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Конечно.

В ответ она просто пожала плечами, но для чуткого монаха и этого оказалось достаточно. Он понял, что на самом деле ее интересовало — возможность продолжения их дружбы!

— А ты собираешься покинуть корабль? — спросил он.

— Может быть, — ответила Дансалли. — Нам еще предстоят три ходки между Санта-Мир-Абель и Палмарисом, где Аджонас собирается поставить корабль в док на зиму.

— Я должен… — начал было Эвелин. — Я хочу сказать, у меня нет выбора. Отец Маркворт ждет от меня подробного отчета, а потом мне предстоит долгая и кропотливая работа с собранными камнями…

Он умолк — она нежно приложила палец к его губам; Эвелин заметил, что ее глаза увлажнились.

— Я могла бы иногда приходить повидаться с тобой, — сказала она. — Это разрешается? — Эвелин кивнул, не в силах произнести ни слова. — У тебя из-за этого не будет неприятностей?

Эвелин энергично покачал головой.

— Нет, нет. Магистр Джоджонах мой друг. Может, он даже найдет тебе работу.

— Лежа на спине? В аббатстве? — скептически спросила Дансалли.

— Другую работу, — Эвелин засмеялся, пытаясь скрыть неловкость. В памяти всплыли непристойные рассказы о Бьен де Лоизе. — А капитан Аджонас позволит тебе покинуть корабль? — спросил он, стремясь сменить тему разговора.

— Мой контракт заканчивается с возвращением в Палмарис, — ответила она. — Там Аджонас расплатится со мной — и еще больше я получила от матросов, — и все, я свободна.

— Так ты будешь приходить в аббатство? — спросил Эвелин, вкладывая в свои слова больше эмоций, больше надежды, чем ему хотелось.

Дансалли улыбнулась.

— Может, и буду. Но прежде… Прежде ты должен сделать кое-что для меня.

Внезапно она наклонилась и поцеловала его. Эвелин инстинктивно отпрянул, словно пугливая лошадь. Его охватили сомнения. Их взаимоотношения с Дансалли носили совершенно особый характер и не имели ничего общего с той чисто физической стороной дела, которая составляла суть ее «работы». Да, тело Эвелина жаждало того, что предлагала эта женщина, но вдруг это приведет к ослаблению внутренней связи между ними, сведет все на уровень ее взаимоотношений с другими мужчинами?

— Не уходи, — умоляюще попросила она. — Только не сегодня.

— Хочешь, я позову Квинтала? — сказал Эвелин, и в его голосе явственно прозвучала горечь.

Дансалли отшатнулась и с размаху влепила ему пощечину. Эвелину сделалось ужасно обидно, но это чувство мгновенно растаяло. Стоя на коленях на постели и опустив голову, она вздрагивала от рыданий.