Онлайн книга «Пятое царство»
|
А вот письмо от Конрада Бистрома я прочел внимательно. Старик был смертельно болен и потому спешил, но я бы не сказал, что его предложение руки дочери не было мне приятно. Тем удивительнее было, что Юта сама пришла в дом мужчины, пусть и друга семьи. Одна, без отца. Одна, без объяснения причин. В кабинет заглянул домоправитель. – Госпожа Юта Бистром! – Принеси вина, – приказал я Олафу, – и свечи! Дождавшись, когда швед вышел, Юта села в кресло. Она была спокойна и решительна; выдавали ее только пальцы, которыми она перебирала и комкала платок. – Матвей Петрович, я пришла просить вас о помощи… Я молча наклонил голову. – Позавчера я вернулась с вечери и нашла отца в лаборатории… – Она запнулась. – Он убит… Я помолчал, прежде чем спросить: – Вы сообщили кому-нибудь? Объезжему голове? Решеточным приказчикам? Губному старосте? Соседям? – Я была так потрясена, что сразу бросилась к вам. В чем была, в том и пришла… На ней было смирное темное платье и длинная накидка с капюшоном. – Значит, два дня Конрад лежит там… – Я боюсь! Олаф принес вино и подсвечник. – Ты мне нужен, Олаф, – сказал я. – Сейчас. – Да, господин. – С оружием. Олаф кивнул. – Можете подождать меня здесь, – сказал я Юте, – или подняться к Янине… – Я подожду здесь. Через несколько минут, вооружившись кинжалами и пистолетами, мы вошли в дом Конрада Бистрома. На воротах был изображен треугольник со скошенной вершиной, слуги разбежались, но дом не был разграблен. Мы обошли помещения первого этажа, но ничего подозрительного не встретили. – Поднимись наверх, – приказал я Олафу, – а я – в лабораторию. Дверь в sancta sanctorum дома Бистрома была распахнута. Лаборатория была разгромлена: столы перевернуты, колбы разбиты, металлические приборы искурочены, расплющены, словно по ним колотили кузнечным молотом. Всюду осколки стекла, какие-то обломки, обрывки бумаги, капли крови. Я склонился над телом Конрада, лежавшим на полу посреди лаборатории, и увидел то, что ожидал увидеть: язык вырезан, глаза выжжены, в груди торчал нож, вогнанный до рукоятки. Старика пожирала страшная болезнь, оставлявшая ему, может быть, месяцы, а то и недели жизни, но кто-то решил опередить Господа. Приподняв тело, я увидел на полу монету – серебряную монету со знакомым профилем на аверсе и надписью на реверсе «Amor Puer» – «Любимое дитя». Монета не могла принадлежать Конраду по естественным причинам, но тогда кому адресована эта трогательная надпись? И как эта монета попала к Конраду? Почувствовав за спиной движение, я выхватил пистолет и обернулся. Это был Олаф. – Иди к губному старосте и скажи, что убит Конрад Бистром, доктор. Можешь сказать, что его дочь сейчас в нашем доме. А я пока осмотрюсь тут… Олаф вышел. А я бегом бросился наверх. Я надеялся найти подтверждение смутной догадки, возникшей только что, либо в кабинете доктора, либо… либо в комнате его дочери. И сделать это нужно было до появления губного старосты, приставов и следователя. Кабинет Конрада был невелик, уютен, все в нем занимало назначенные места, что облегчало поиск. Я не церемонился, взламывая один за другим ящики стола, пока не наткнулся на тетрадь небольшого формата с надписью на обложке Diarium. В комнате Юты, просторной, с низким потолком и двумя маленькими окнами, выходившими в сад, я не нашел ничего интересного, кроме большой кожаной коробки с париками: мужские бороды, усы, накладные волосы, фальшивые косы… Находка меня не удивила. Ее дневник, на обложке которого было начертано Mea secreta, был заполнен какой-то абракадаброй. Глаз выхватил фразу «qaStaHvIS ram He’mIn’or lab». Похоже, она придумала собственный язык, чтобы никто не мог проникнуть в ее тайны. Я сунул дневник за пазуху – люблю на досуге поломать голову, разгадывая шифры. В ожидании представителей власти я устроился у камина в гостиной, зажег свечи и принялся читать дневник Конрада. Он был дотошным человеком, любившим составлять описи имущества – столов, стульев, скатертей, книг… В эти описи не входили деньги, которые учитывались в приходно-расходной книге. Но одна ценность попала в список с сентиментальным названием «Memoria de corde» – «Память сердца». Среди вещей покойной жены, перстней с душещипательными надписями и платочков с вышивкой значилась «Magna argentum numisma amet filia» – «Большая серебряная медаль, принадлежащая дочери». Этого было достаточно, чтобы моя догадка стала уверенностью. Дождавшись губного старосты и приставов, я дал показания и отправился домой. Юта, как и обещала, ждала меня в кабинете. К вину она так и не притронулась, а вот мне оно было необходимо. Осушив чашу до дна, я перевел дух и сел за стол. Юта наблюдала за мной; ничто не выдавало ее волнения. – Вашего отца убили негодяи, Юта, – сказал я. – Те же негодяи, которые уже убили множество людей, в том числе детей. Среди них и нелегальные торговцы кровью, с которыми вы имели дело… я нашел мужские парики – одни из них вы использовали, когда встречались с Якшаем в кабаке «Под пушкой»… я прав? Лицо ее оставалось неподвижным. – Те же негодяи, – продолжал я, не повышая голоса, – которые убили Конрада, задумали убийство государя и его отца, патриарха Филарета. Слово и дело Государево, Юта, вы знаете, что это такое? Она молча смотрела на меня. Я выложил на стол монету. – Не знаю, показывал ли отец вам эту медаль и рассказывал ли вам о ней… – Да, – сказала она тихим голосом. – Позавчера. – Мы искали сына Самозванца, и никто даже подумать не мог, что у него родилась дочь. Но теперь вы, наверное, знаете, что вы – дочь первого Самозванца, Юшки Отрепьева, и Ксении Годуновой? Она кивнула. – Что еще сказал вам отец? Она молчала. – Юта! Это слишком серьезно, Юта… – Он сказал, что я – всему начало и всему конец… что я – сердце бунта, вдохновительница мятежа… – Юта вдруг задрожала. – Боже мой, Матвей Петрович, я ничего не понимаю! Это все так странно и так ужасно, но я ничего не понимаю! Отец сказал, что объяснит мне все позже… но когда я пришла, он был мертв… |