Книга Валерия. Роман о любви, страница 78 – Юлия Ершова

— Предосудительного? — воскликнул Алька, вытягивая шею. — Да что он всё время в нашу семью лезет? Кто его помогать просит? Мать после очередной «помощи» рыдает ночами. А если он желает моих бабушку с дедом помянуть, пусть на своём джипе дует на кладбище — цветы возлагать, а не по нашему гаражу шастает. — Голос Альки по-командирски сотрясал воздух.

Любимая тётя пожала плечами, глядя на подругу, которая, выждав паузу, проговорила:

— Вот, голос деда прорезался, точь-в-точь, руководящий. Мне на мгновенье показалось, что это отец негодует. — Лера приблизилась к сыну со спины, обняла его и, склонившись, поцеловала макушку. — И волосы такие же, белые, густые, и глаза, и рост…

— Мам, ты опять со своими нежностями неуместными, — буркнул Алька и отстранился от матери.

А в разговор опять вступила Алла, с новой программой:

— Что ж, все сыты, бегом на улицу. Вы перезанимались, надо воздухом деревенским подышать. На великах покатайтесь, а мы с тёть Лерой сейчас посуду помоем и шоколада горячего наварим. Потом сядем дружненько на крылечке и будем угощаться. Лера, мамин чайный сервиз с мадоннами задействуем. Надеюсь, старый буфет не будет против? Ох, как он важно раритеты охраняет.

Буфет с одобрением крякнул бы, если б мог, а так — просто блеснул лучом, отражённым перламутровой эмалью знаменитого сервиза.

— Мамуля, я устала, можно мы на гамаке покатаемся? Тёть Лера, можно? — поворковала младшая дочь Аллы и посмотрела на взрослых ясными глазами, готовыми испепелить любой отказ.

— Конечно, Олечка, разве я могу тебе отказать? Сынок, ты иди, покатай своих подруг, — облегчённо вздыхая, ответила Лера. Наконец напряжённый разговор прекратился.

— Лера, что у тебя с ним? — прошептала Алла, как только захлопнулась входная дверь.

— Всё как обычно. Поссорились, потом помирились. Впрочем, не совсем обычно — помирились очень быстро. — Лера улыбнулась, но глаза её стали грустными, как два холодных озера.

Алла тоже улыбнулась, подбородок её заострился, а взгляд нырнул на самую глубину этих холодных озёр.

— Ты опять всю ночь рыдала из-за него? Да? Не отпирайся, бесполезно, меня не обманешь. Оказывается, твой сын прав.

Лера, присев на край дивана, опустила голову и ответила:

— Да. Моё уныние имеет объективную почву. Есть высший алгоритм: два любящих человека должны стать одним целым в вечности. Очень правильно сказано: в любви и радости, горе и болезни. А коль не стали — расстаться надо… навсегда. А если они то врастают друг в друга, то… всё это рвётся, тогда разрастаются раны, которые болят и болят. Всю жизнь.

Алла, сгребая тарелки на поднос, в ответ выпалила:

— Хм, почему только ты из «двух любящих» высшие алгоритмы находишь? Это у тебя раны, ты рыдаешь от боли. А у него — присоски!

Лера откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Ресницы её дрожали. Алла же не унималась. По дороге на кухню и из самой кухни на сокрушённую голову любимой подруги лилась её вдохновенная речь.

— …настанет «час любви», и он тут как тут. Прилепится к тебе, насосётся, прости за грубость, — и обратный ход, на свою орбиту. Такую хорошо отлаженную орбиту: в центре — дочка, бизнес, высокие люди, теперь ещё и джип новый. А для любимой женщины за пятнадцать лет места не нашёл. Впихнул её в запасную ячейку и забавляется время от времени.

На каждом слове, произнесённом подругой, у Леры сжималось сердце.

— Аллочка, пощади… Я поняла всё, сама поняла. Вернее, понимала всегда, но правды боялась. Любовь моя рабская какая-то. Он рядом — боюсь, что уйдёт, уйдёт — боюсь, что не вернётся. Целыми днями на телефон пялюсь, жду звонка. Боюсь из кабинета выйти — а вдруг позвонит он? Сотовый на груди, как крест, ношу… В окно смотрю: его машина? Нет? Почему не его? Уснуть не могу, пока не передумаю всё с самого начала. Я даже мечтать не могу. Не о чем. Вспоминаю только, как увиделись впервые, как за город ездили… Нелявина вот часто вспоминаю. Не знаю, к чему бы это. Сердце щемит, так жалко его.

Лицо Аллы засияло достоинством, как у судьи, вынесшего самый справедливый в мире приговор. Она кивнула. Её речь всё-таки изобличила обвиняемую в рабской любви, заставила дать признательные показания и покаяться.

— Да… что ты натворила со своей жизнью, — сказала Алла, присаживаясь на высокий стул напротив Леры. — Признайся ещё. Ты ведь только из-за Яновича ко мне работать не пошла? С твоего НИИ в любой момент упорхнуть можно: хоть на свидание, хоть в магазин, и не заметит никто. А я за такие справы увольняю. Даже объяснений не выслушиваю — времени жалко. А как было бы здорово. Я в декрет — ты в руководство. Мне так спокойно было бы за дело, за Костю. Я в этой жизни никому не доверяю, а тебе, подруга, мужа могу доверить.

Лера завертела головой:

— Нет, Аллочка, нет… не из-за него. Я по-другому не могу. Я как папа. С детства в нашем институте каждый уголок знаю, но… — Лера смахнула накатившие слёзы, — если ещё не поздно, я в твоём распоряжении.

Судья от неожиданного хода обвиняемой чуть не уронила мантию.

— Хм. Это серьёзное предложение? Я не ослышалась? Ты, Валерия Николаевна Дятловская, предлагаешь свою кандидатуру на рассмотрение для занятия должности в моей корпорации? Да?

— Да. Я начинаю новую жизнь. И если ты и Костя поможете мне с работой, то мне будет гораздо проще, и интереснее, что ли.

— Рубишь с плеча! С чего бы? Требую объяснений.

— Этой ночью я изменилась. Надо успеть, понимаешь? Время ушло, но ещё и осталось, на мою долю хватит.

— Дятловская, не юли. Ненавижу, когда ты смыслами соришь. Говори прямо. Он опять тебя бросил? С новой секретаршей в отношениях?

Лера выпятила подбородок и ответила:

— Ну почему ты всегда самое плохое? Почему?

— Так говори о хорошем.

— Он меня не бросил. Наоборот даже, — выпалила Лера.

— Ага. — Алла смягчила голос, дабы не спугнуть правду, искрящуюся в глазах подруги. — Наоборот? Славно как. Янович что-то обещал тебе? Я не права? Может, он руку и сердце предложил?

— Ещё нет, но… для меня это уже неважно. Всё равно.

— Аа-а. Всё равно, значит. Бывает и такое, — сказала нараспев Алла, слегка прищуриваясь.

— Да. Абсолютно всё равно. Я изменилась. Чувствую энергию новую. Жить захотелось! Мир увидеть.

Алла приподнялась и сказала:

— Мир, значит, увидеть. Как же славно.

— Да. Закрываю старые страницы и… Так, ты меня берёшь? Или у Костика проситься? Он мне не откажет, — повеселела Лера.

Алла вздохнула и посмотрела в окно, как будто взглядом искала кого-то в устье песчаной реки.

— Если пучки твоих смыслов перевести на язык простого, как я, человека, — сказала она, переводя взгляд на старинный буфет, — получается: Янович разводится наконец и делает тебе официальное предложение… о браке. Вполне логично — у его дочери на носу свадьба. И он давал слово, хотя его слово… — Алла махнула рукой и продолжила: — А невеста, Валерия Николаевна, которая добрый десяток лет только и молилась об этом событии, отвечает отказом. И всё из-за того, что… — Алла взмахнула рукой, как дирижёр, — её возвышенная душа воспарила к высшему… после вдавливания немецким джипом её тела прямо в кирпичную стену гаража. — Алла опустила руку по дуге.