Книга Тени, которые проходят, страница 73 – Василий Шульгин

— Как же это вы пишете, что разрешается свободное хождение по улицам? Это опасно.

— После наступления темноты даже ни одна собака не выйдет на улицу, потому что побоится.

— Но вы еще разрешаете собрания и митинги в закрытых помещениях.

— Это для поддержания духа людей. Никто и так не пойдет, все спрячутся у себя.

— А как же со свободой печати? Они Бог знает что будут писать под псевдонимами, да и редактора будут подставные.

— Это возможно. Но не выгодно дота них. Ведь отменяется только предварительная цензура, но преследование печати за недопустимые статьи, уже вышедшие, останется в силе. Поэтому им выгодно будет, чтобы их писания были одобрены. Выберите грамотных офицеров, которые и будут просматривать в корректурах и, ничего не запрещая, давать им советы. А если все это не поможет и они как-то будут обходить все затруднения, то у вас очень простой выход — конфисковать типографии. И тогда владельцы типографий будут очень строгими цензорами.

Гришин-Алмазов согласился с моими доводами, сказав:

— Хорошо, я подпишу.

* * *

Надо сказать, что всего этого не понадобилось. Газеты не явились врагом Гришина-Алмазова и его начинания. Врагами оказались иные. Но об этом позже.

* * *

Когда мы покончили с приказом номер один, вошел адъютант Гришина-Алмазова.

— Разрешите доложить, ваше превосходительство.

— Докладывайте.

— Явился такой-то поручик, очень взволнован и настаивает на том, чтобы ваше превосходительство его немедленно приняли.

— Позовите.

Поручик вошел и, махая руками, стал говорить:

— Полковник… приказал мне… просить помощи… Мы окружены… со всех сторон… Противник дал нам… десять минут для сдачи.

Гришин-Алмазов несколько секунд смотрел на него внимательно. Потом загремел:

— Десять минут для сдачи?! А почему вы так волнуетесь, поручик? Что это, доклад или истерика? Потрудитесь докладывать прилично.

Поручик перестал махать руками и принял положение «смирно».

— Теперь докладывайте.

— Мой начальник полковник Н., находящийся в таком-то районе, послал меня просить помощи ввиду того, что мы окружены со всех сторон превосходящими силами. Противник дал нам десять минут для размышления, — доложил поручик.

— Возвращайтесь к вашему начальнику и скажите ему, что генерал Гришин-Алмазов, выслушав ваш доклад, приказал дать противнику пять минут для сдачи.

— Ваше превосходительство…

— Ступайте!

Поручик повернулся, щелкнул каблуками и вышел.

* * *

Когда он ушел, я сказал:

— Что вы делаете, Алексей Александрович?

— А что я мог сделать? Он просит у меня помощи, очевидно, полагая, что у меня есть какие-то резервы. Но мои резервы — это мой адъютант и больше никого. Я слишком хорошо знаю гражданскую войну. Тут стратегия и тактика заключается в том, кто смелее. Я послал этому полковнику заряд дерзости. Если это подействует, то все будет хорошо. Если нет, они погибли. Такова природа вещей.

* * *

Удивляясь этому человеку, я продолжал какой-то уже ненужный разговор. Так прошло некоторое время. Затем снова явился адъютант генерала.

— Разрешите доложить, ваше…

— Докладывайте.

— Только что звонил полковник Н.

— Ну и что?

— Противник сдался.

Оба, и Гришин-Алмазов, и его адъютант, сохраняли ледяное спокойствие. Но адъютант смотрел на своего генерала обожающими глазами. В эту минуту он казался ему полубогом.

Гришин-Алмазов повторил:

— Такова природа гражданской войны. Смелость, дерзость. Окружены со всех сторон? А как же он тогда прорвался ко мне, если они были окружены?

* * *

Наутро выяснилось, что бой окончился в нашу пользу¹¹³. Гришин-Алмазов потребовал от меня, чтобы я составил ему какое-то местное правительство, так как из Екатеринодара управлять Одессой никак было нельзя. И вот я, выскальзывая из французской зоны, составлял правительство. Прежде всего я обратился к моему родственнику Антону Дмитриевичу Билимовичу, ректору Одесского (Новороссийского) университета. Он согласился выполнять роль как бы «министра» просвещения. Затем оказался тут некий Пильц, бывший губернатором, по-моему, где-то в Сибири, но не военным, а гражданским, который здесь, в Одессе, стал заниматься внутренними делами. Кто-то согласился быть «министром» финансов. Больше что-то не припомню.

Помню, что как-то зашел разговор об образовании. По поводу гимназий Гришин-Алмазов спросил меня:

— Как вы обошлись тут с украинствующими? Ведь при Скоропадском в Одессе вводили украинский язык. Это недопустимо.

— Очень просто, Алексей Александрович. Все тут только в волшебной букве «у». Отбросьте ее, и от Украины будет Краина, или край. Отбросьте украиноведение, получится краеведение — весьма полезный предмет.

— А как же с украинским языком? — поинтересовался он.

— Украинский язык заменен малороссийским.

— Ну, например, «Энеида» Котляревского?

— «Энеида» Котляревского первоначально была напечатана Харьковским университетом под заглавием «Энеида Вергилия на малороссийский язык переложенная»¹¹⁴. Вот под этим знаком будут изучаться Котляревский и Шевченко в гимназиях. Эти уроки будут для желающих.

— И много оказалось желающих?

— В одной гимназии двое.

— Кто же эти двое?

— Мои сыновья. Они очень увлекаются и декламируют прекрасно Котляревского и Шевченко.

Это были Ляля и Дима.

Разговор этот произошел значительно позже описываемых событий¹¹⁵, уже после гибели Василида, после чего моя жена с двумя младшими сыновьями приехала в Одессу.

* * *

С газетами не было особых затруднений. Газеты стали мы издавать вместе с Владимиром Германовичем Иозефи, который тоже появился в Одессе. Эта одесская газета, как и екатеринодарская, называлась «Россия», но с каким-то прилагательным¹¹⁶. Она была частью более широкого плана. Было предположено создать пятиконечную звезду из пяти звезд. Основание пятиконечника — Екатеринодар (предполагалось екатеринодарскую «Россию» перебросить в Ростов-на-Дону) и Одесса. Правым и левым углами — киевская и харьковская газеты. Вершина, которая предназначалась для Москвы, должна была быть основана где-нибудь в Курске или другом близком к Москве городе. Из этих пяти уже функционировали Екатеринодар и Одесса.

В числе сотрудников этой, будем ее называть одесской, «России» был и мой племянник Филипп Могилевский. Благодаря его статье вышел инцидент, но об этом позже.