Книга Сглаз, страница 70 – Томас Олд Хьювелт

И еще он ненавидел себя. Он струсил и не смог восстать против омерзительного цирка.

Ровно в семь тридцать настал ключевой момент. Из церкви Пречистого Мета вышла процессия, которая двинулась по огороженному проходу через кладбище на Храмовом Холме. Люди шли прямо к эшафоту. Впереди шествовал Колтон Мэзерс, жесткий и величественный, по бокам от него шагали члены Совета, проголосовавшие за приговор. Следом – группа охранников во главе с Рэем Даррелом. Джейдона Хольста, Джастина Уокера и Бурака Шайера, закованных в цепи, грубо волокли вперед, столь же бесчеловечно, сколь бесчеловечно они обошлись с ведьмой Катериной.

Они были обнажены по пояс, на их лицах застыл страх.

Замыкала процессию группа охранников, а позади них брел палач. Он был облачен в церемониальную кожаную рубаху с мешком-капюшоном с прорезями для глаз.

Но палач не нуждался в том, чтобы его представляли окружающим. Каждый знал его имя.

Не было слышно ни ликующих возгласов, ни людского рева – лишь тихий робкий шепот, пробегающий по толпе.

Люди узрели преступников, побивавших камнями Катерину, и оцепенели. Похоже, они только сейчас вспомнили, что, несмотря на тяжесть обвинений, перед ними – человеческие существа, причем двое из них – почти дети… Осужденные родились в Блэк Спринг, и им предстояло жить бок о бок со своими обвинителями еще десятилетия – вплоть до самой смерти.

Рвение уступило место стыду, возбуждение – неуверенности.

Но когда процессия приблизилась к горожанам, столпившимся у бронзовой статуи купальщицы, раздался женский крик:

– Убийцы!

Какие-то дурни принялись кидать в мальчишек крупные сосновые шишки.

Горожане осмелились поднять взгляды: их глаза были тусклыми и одновременно лихорадочно блестящими.

Они пришли на шоу, и им совершенно не хотелось думать о своей роли в этом спектакле.

Мальчишки не сумели увернуться от шишек, больно царапающих их кожу. Одному из охранников шишка угодила в скулу. Ни секунды не раздумывая, его напарники бросились на зачинщиков, чтобы погасить огонь бунта в зародыше.

Чуть поодаль, ярдах в сорока восточнее перекрестка, стояли Стив, Джослин, Тайлер и Мэтт. Пока им ничего толком не было видно, но они уже почувствовали, что обстановка накалилась. Воздух наэлектризовался. По толпе пробегали волны, словно круги от камней, брошенных в воду.

В день собрания Стив и Джослин серьезно поссорились. Сразу же после голосования Джослин обвинила Стива в том, что ему следовало уйти из траурного зала пораньше и увезти старшего сына домой: Тайлер трясся и с трудом владел собой.

Вдобавок Джослин была категорически против того, чтобы Мэтт присутствовал при наказании осужденных. Она накричала на Стива, и он тоже повысил голос, обвинив жену в том, что она запретила ему вступиться за парней на собрании.

Теперь, когда приговор был вынесен, всех родителей обязали привести на площадь детей старше десяти лет, дабы те воочию увидели, что случается с нарушителями закона.

У них не было выбора.

Стив обиделся, хотя он и понимал причину гнева и разочарования своей жены. Джослин не могла изменить ситуацию – она сорвалась и просто обрушила на него давно сдерживаемую ярость.

Стив принялся озираться по сторонам. Вроде бы не только у нас дома вчера тарелки били, подумал он.

Стив обнял своих родных, прижав их к себе, и начал молиться. Но не Богу, а здравому смыслу.

Стив хотел верить в то, что они смогут все пережить.

Джейдон, Джастин и Бурак поднялись на эшафот. Обезумев от отчаяния, они оглядывали толпу, тщетно ища последний путь к спасению, последнюю надежду – хоть какой-то проблеск человечности в физиономиях горожан.

Охранники перебросили цепи, притянутые к запястьям арестованных пластиковыми стяжками, через А-образную раму. В результате парни оказались притянуты к раме с поднятыми руками – и были вынуждены приподняться на цыпочки. Затем охранники закрепили концы цепей на перилах эшафота и спустились вниз.

Мальчишки были выставлены на всеобщее обозрение. Их обнаженные торсы стали сизыми от холода, натянувшаяся поверх ребер кожа блестела от дождя.

Трое мальчишек в джинсах и кроссовках оказались привязанными к раме, словно туши на бойне.

В церкви Пречистого Мета мелодично зазвонили колокола. Обитатели Хайленд Миллз и Хайленд Фоллз, наверное, предположили, что в Блэк Спринг кого-то хоронят.

– Люди, вы же не дадите им этого сделать? – заорал Джейдон. Его щеки полиловели от холода, с губ слетала слюна. – Что вы за идиоты? Пожалуйста, помогите нам, пока еще не поздно!

Но толпа хранила безжалостное молчание.

Палач начал взбираться на эшафот.

Он обогнул приговоренных, сжимая кнутовище «девятихвостой кошки» в правой руке, а свинцовые шарики на концах кожаных шнуров – в левой. Мускулы бугрились под кожаной рубахой, облегающей мощное туловище, глаза темнели в прорезях капюшона. Он смахивал на садиста из фильма ужасов. Джастин попытался отвернуться, как испуганный зверек, но лишь повис на цепях, молотя ногами. Его завывание разнеслось по улочкам. Бурак плюнул в палача, но тот даже не вздрогнул, продолжая шагать. Рывком обеих рук резко натянул кожаные шнуры. Прозвучал громкий щелчок.

Этот звук эхом разнесся над головами людей.

И Джейдон заговорил с палачом – столь тихо, что его не смогли расслышать зрители, находящиеся в первом ряду.

– Тео, прошу. Не надо, Тео.

Но в ту же секунду, очутившись лицом к лицу с вершителем наказания, Джейдон понял, что все кончено. Он будто погрузился в кромешный мрак и осознал, что за маской скрывается не Тео. На эшафоте стоит реальный палач. Он явился сюда из далекого прошлого – как раз из тех времен, когда жила Катерина. И он, Джейдон, никогда не увидит его лица, потому что, когда палач снимет капюшон, он превратится в Тео, и вновь наступит две тысячи двенадцатый год.

А человек с плетью продолжал ходить вокруг осужденных под звон колоколов.

Люди облизывали губы.

Некоторые зажмуривались.

А некоторые молились.

И вдруг в воздух взвилась «девятихвостая кошка».

Раздались мощные, жестокие удары, которые эхом отдавались от стен домов. Троих мальчишек хлестали плетью по голым спинам. Узлы на девяти кожаных шнурах рассекали кожу, а свинцовые шарики, как когти, вонзались в плоть. Кровь потекла уже после второго удара. Парни орали во все горло, издавая потусторонние звериные вопли, как свиньи, которых живьем забивают тупыми ножами. А бичеватель подходил к каждому из них – и «девятихвостая кошка» опять вспарывала кожу жертвы.

Их пронзало чудовищной болью, от которой не было спасения. Они не успевали ни прийти в себя, ни вздохнуть, ни взмолиться о пощаде.

Звенящий свист «девятихвостой кошки» разносился над толпой. Люди смотрели на эшафот – каждый из горожан, похоже, ощутил силу «девятихвостой кошки».