Книга Семь фунтов брамсельного ветра, страница 40 – Владислав Крапивин

И вот удивительное дело. Несколько минут еще Томчик был «зажатый», а затем вдруг превращался в того Тома. В мальчика-фантазера, порой озорного и веселого, но со спрятанной в душе печалью. С постоянными мыслями об отце, который плавает неведомо где (ведь эпоха-то какая — ни радио, ни самолетов; исчезли люди за горизонтом и ничего о них с этого часа не известно).

Петруша говорил нам шепотом:

— Потрясающий пацан. Вживается в образ — аж слеза прошибает…

С другими исполнителями было сложнее. И не только потому, что «вживались в образ» они не так легко, а и потому, что их не хватало.

Несколько ребят из драмкружка исполняли роли двух поварят и компанию уличных мальчишек, с которыми Том сперва подрался, а потом помирился и променял им свой лук на рогатку (ее легче прятать от тетушки). Люка играла молоденькую служанку, которая старается уберечь Тома от неприятностей и утешить в грустные минуты.

— Лючия, не кокетничай, — время от времени говорил Петруша. — Ты же не горничная герцогини де Шеврез, а девочка с кухни…

Пашка и Лоська никого, конечно, не играли. Но на репетиции ходили — за компанию, болели за общее дело. Иногда кое в чем помогали. Пашка, например, придумал комбинированную съемку — чтобы на фоне облаков снять модель фрегата. Это будет сон Тома про отцовский корабль. Фрегат Пашка выпросил а судомодельном кружке. Там Пашку знали. Оказывается, раньше он занимался у судомоделистов, а потом ушел, потому что «у них начался уклон в подводные лодки и эсминцы». Хорошие отношения с кружком Пашка сохранил, и модель нам дали. Снимали на балконе. Ветер надул паруса, и корабль получился как настоящий… Кстати, Пашка знал дворец до последнего закоулка и помогал отыскивать для съемок самые подходящие уголки.

Стаканчик, хотя и не состоял в театральной труппе, сыграл бродячего мальчика-скрипача, который приходит в дом и успевает рассказать Тому, что отцовский корабль уже в соседнем порту (поэтому не надо пока бежать в дальние страны). И чтобы доказать правдивость слов, играет любимую песенку капитана Беринга. В этот момент появляется тетушка, прогоняет бродягу, а племянника предупреждает:

— Имей в виду! Когда вернется отец, гнев его будет ужасен!

Том никогда раньше не слышал, что такое «гнев»? Есть от чего задуматься. Может, какое-то чудовище?

Опасения Тома должен был подтвердить заезжий родственник, насмешливый дядюшка Мунк. «Да, брат ты мой, будь осторожен! Гнев — редкое чудовище из джунглей, которое твой папа, видимо, отловил в дельте Амазонки. У этих „гневов“ особый нюх на виноватых мальчишек…»

С дядюшкой начались трудности. Оказалось, что играть его некому. Петруша хотел сначала сам, даже наклеил себе рыжие бакенбарды, но сразу стало ясно, что никакой это не дядюшка, а обычный мальчишка-студеник и бакенбарды его — липа. Петруша сокрушенно сказал:

— Рядом с Томчиком я буду выглядеть как полная бездарь. Он — настоящий, а я — дешевая самодеятельность.

Попробовали. Так и вышло. К тому же, никто кроме Петруши не умел как следует управляться с камерой. Не мог же он снимать сам себя!

Меня вдруг осенило:

— Люди, подождем до воскресенья! Терпите и молитесь об удаче…

Все пристали: что? как?

Но я молчала, боялась сглазить.

Дело было еще до осенних каникул. В школе после уроков я отыскала географа. Набралась нахальства (а в душе зажмурилась):

— Дмитрий Витальевич, вы заняты в воскресенье?

Он весело поднял брови:

— Ба! Фраза прямо из американского кино. Ты хочешь предложить мне ужин в ресторане «Солнечный Майами»?

— Нет… у меня театральное предложение…

— Ого! Это серьезно?

— Еще бы. Серьезнее некуда, — вздохнула я.

— Гм… А какой спектакль?

— «Гнев отца», по рассказу Александра Грина.

— Не слышал… В каком это театре?

— Дмитрий Витальевич, я же не на представление вас зову! То есть не смотреть, а… наоборот…

Ну и выложила ему все как есть. Дядюшка, мол, нужен… Чем дальше говорила, том больше понимала: сейчас он пошлет меня и «гнев его будет ужасен».

Не послал.

— М-да… Вся учительская логика требует, конечно, чтобы я возмутился столь легкомысленным предложением. Участвовать в детских играх!.. Или, по крайней мере, уклонился под благовидным предлогом… А рассказ я помню. Кстати, тетушка у вас есть? А то можно было бы пригласить Инну Семеновну.

Я фыркнула:

— Не надо, тетушка есть.

С тетушкой получилось очень удачно. Петруша уговорил на эту роль свою начальницу, Варвару Мстиславовну. Видно было, что та в глубине души тоже относится к нашей затее, как к «детским играм», но к роли подошла серьезно. Мы все три эпизода сняли с ней за полдня! Она изобразила этакую железную леди с неколебимыми правилами этикета, которые намерена привить и племяннику Тому. Томчик ее боялся по-настоящему (но от этого играл еще лучше).

Это все я и объяснила Дмитрию Витальевичу.

— И где должно свершаться сие драматическое действо? — спросил он.

— Ой… значит, вы согласны?

— Только чтобы остальной педагогический коллектив нашей славной школы ничего не знал. Легкомыслия у нас не прощают… Тебе ведь известно, что я и без того не совсем укладываюсь в параметры…

— Известно, — призналась я. — Все из-за дурака Булыскина… Дмитрий Витальевич, но потом ведь все равно могут узнать. После премьеры…

— После — пусть… Куда и когда приходить?

— Во Дворец творчества школьников, в два часа, я вас встречу на крыльце. Знаете, где это?

— Голубушка, я ходил в этот Дворец еще в незабвенные пионерские годы. Занимался в географическом обществе «Меридиан». у Федора Федорыча Истомина. Кажется, он сейчас там директор?

— Да… Спасибо! Ура!

Дмитрий Витальевич сыграл дядю Мунка очень даже похоже. Снимали в парке Дворца, среди старых берез и груд желтой листвы (хорошо, что ее некому было убирать). Том, гуляя по аллеям и лужайкам, постреливал из рогатки, пальнул наугад, услышал звон разбитого стекла и драпанул куда подальше. И головой врезался в дядюшку. Дмитрий Витальевич был в своем длинном пальто — вполне как у доктора Ватсона, моды повторяются — и в черном котелке, который разыскала для него старательная Маргарита. И даже с тростью. Она отлетела, когда Том врезался головой дядюшке в живот.

— Куда ты мчишься, дорогой мой Том Беринг? И не связана ли твоя поспешность с хрустальным звоном, который я только что слышал в отдалении?

Дядю Мунка можно было не бояться. Том признался, что поспешность связана. Потому что не хочется, чтобы тетушка застала его на месте преступления и опять грозила каким-то гневом, который должен приехать с отцом.