Книга Тайный шифр художника, страница 11 – Олег Рой

– На разборке застрелили, – ответил я. – Минувшей осенью, в ноябре.

Эти сведения я тоже почерпнул из милицейских архивов, но уже не тюремных, а из сводок о происшествиях. Отрабатывая ту баснословную сумму, которую мне посулили, я вытряс информацию о фигурантах отовсюду, откуда только было можно. Уточнил, конечно, и у себя в архиве их нынешнее место прописки.

– Во-о-на как… – протянул Угрюмый. – Печально, но свои три сотни за него ты, ясно дело, получишь. Все по уговору. Кто второй?

– Мамазян, Гарик Суренович, – сказал я, внимательно глядя на Угрюмого.

– Дед Мазай… – Угрюмый вздохнул, чуть прикрыв глаза: видно было, что известие его искренне огорчило. – Ну он хорошую жизнь прожил, грех жаловаться…. Жаль.

– Жизнь, может, и хорошую, – осторожно проговорил я, – а вот смерть с ним некрасиво обошлась.

Угрюмый остановился так резко, что я чуть на него не налетел.

– Что с ним сделали? – спросил он глухо. – Если кто-то Деда Мазая не по понятиям завалил, вот мое слово – лично ноги повыдергиваю. Сам найду гниду, и помолиться не успеет…

– Да нет, умер он своей смертью, – сообщил я, поняв, что заказчик ничего не знает и тот выпуск «600 секунд», похоже, не видел. – Банальный инфаркт. А вот уже после похорон…

Угрюмый оттащил меня в сторону, к одной из бело-золотистых мраморных колонн. Его лицо стало таким бледным, словно от него вдруг отхлынула вся кровь:

– Да что ты вола водишь, колись уже, что с Мазаем, – процедил он сквозь зубы – тихо, но с нажимом.

– Какие-то мародеры ограбили его могилу подчистую, – ответил я, глядя в пол. – И… надругались… Голову отрезали, а туловище сожгли…

Странно, что Угрюмый ничего не сказал на это, только молча повернулся и двинулся по направлению к парилке, где царил влажный полумрак и приятно пахло травами и горячим деревом.

– Вот у кого рука поднялась? – пробормотал Угрюмый куда-то в пространство, усаживаясь на низенький деревянный приступочек. Я попытался сесть на ступеньку напротив, оперся рукой и, ожегшись, отдернул ее.

– Осторожно. Первый раз, что ли, в бане? – буркнул Угрюмый.

– Не первый, – пробормотал я, стеля под себя полотенце, – но давно уже не был, подзабыл.

– Развелось беспредельщиков! – Угрюмый продолжал разговаривать почти что сам с собой. – Рога бы им поотшибать… так найди ветра в поле, вора на воле…

Он сплюнул, помолчал и, точно вынырнув из не совсем понятных мне мыслей, деловито спросил:

– А с остальными что?

На память, как уже и говорил, я не жалуюсь, так что сразу стал перечислять:

– Шевченко Павел Вадимович работает помощником депутата Мособлсовета…

– Меньшой… Хорошо устроился, – прокомментировал Угрюмый. – Как говорил Дед Мазай, такой в любую дырку без мыла пролезет. Небось и бизнес завел?

– Не без этого, – подтвердил я. В парилке было слишком жарко и влажно, и у меня уже начала кружиться голова. – Стройматериалами занимается – ну там песок, щебень, все такое…

– Ясно, дальше, – распорядился Угрюмый.

– Вульф Александр Андреевич живет в Ленинграде, то есть в Санкт-Петербурге, содержит антикварный салон.

– Фарцует потеряшкой, – «перевел» Угрюмый. – На то он и Рэмбрандт, – он произнес именно так, сильно выделив «э». – Всегда вокруг антиквариата крутился, и кстати…

Он остановился на полуслове, словно не хотел высказывать пришедшую в голову мысль:

– Дальше давай.

От жара и духоты мне уже стало не по себе, даже подташнивало. Но нужно было приложить все усилия, чтобы это скрыть. Не хватало еще, чтобы заказчик счел меня слабаком.

– Иогансон Борис Маркович владеет турагентством, в основном организует туры в Польшу и Чехию для челноков. Живет тоже в Питере, много времени проводит за рубежом. Имеет двойное гражданство – России и Чехии.

– Гвир – он и есть Гвир, – усмехнулся Угрюмый и, встретив мой непонимающий взгляд, объяснил:

– Погоняло у него такое.

И неожиданно добавил:

– Хорошо братва прикинулась, и только мне негде главу приклонить…

Я отвел глаза. С моей точки зрения, жалобы в духе «всем хорошо, я один бедная сирота» в устах человека, который, похоже, деньги вообще не считал, выглядели как-то странно. Впрочем, я ни на минуту не забывал, что это не мое дело.

– А как там Лом поживает? – поинтересовался Угрюмый после долгой паузы.

– Если вы имеете в виду Мякушкина Николая Степановича… – начал я, чувствуя, что уже совсем «плыву» от жары и влажности.

– Грек, хорош мне выкать уже, мы с тобой не у кума на хате. – Угрюмый махнул в мою сторону рукой. – Ты хоть и фраер, но карта так легла, что мы в одной лодке. Так что веди себя по-пацански, заметано?

Я кивнул:

– Мякушкин живет на Урале, недалеко от Свердловска. Вроде как фермерствует.

– Это на Лома похоже, – кивнул Угрюмый. – Мужик – он и есть мужик. А Тихий, могу забиться на что угодно, в попы подался.

– В точку, – сказал я. – Только не в попы, а в монахи.

– Разве не один черт? – удивился Угрюмый.

– Попы, как правило, живут в миру, – ответил я. – И в церкви служат. А Куликов Владлен Макарович, в схиме отец Тихон, живет в Тихвинском монастыре. Правда, официально это не монастырь, церкви его не передали пока…

Угрюмый присвистнул:

– Ишь ты, в Тихвинском… Земля, выходит, не только круглая, но и маленькая. И подумать только, даже в церкви погоняло не поменял. Точнее… – Он хмыкнул. – Ладно. Ты на бумагу-то мне это все, надеюсь, расписал?

– А то, – кивнул я. – Первым делом. Ксерокса, правда, в ментовке не было, ну, в смысле, он там есть, конечно, но мало ли, могли заметить, что я что-то не то копирую. Пришлось от руки данные записывать, а адреса я потом по своим архивным каналам добыл. В Питер запрос посылал, они ответили, ну я сразу и…

– Меня ты тоже срисовал? – перебил меня Угрюмый, причем таким равнодушным тоном, каким спрашивают, не идет ли дождь.

Я посмотрел ему прямо в глаза и кивнул:

– Конечно. А ты сделал бы по-другому?

Он расплылся в улыбке – кажется, моя откровенность ему понравилась:

– Я что, похож на лоха? – Он с видимым удовольствием поводил плечами, точно разминая затекшие мышцы. – Ладно, Грек, не парься. Ну знаешь ты, что меня по паспорту величают как сталинского папашку, и что с того? Ну ходки мои прозвонил, да? Так мне их не западло показать. Я, братишка, хоть и не вор, да законник. Меня сам Мазай, как откинулся, смотрящим назначил. Эх, знал бы ты, как тогда блатные завыли, вертухаевским овчаркам завидно стало… – Угрюмый чуть прихмурился, посерьезнел. – Хороший вор был Мазай, правильный. Царство ему небесное. Несправедливо все-таки… – Тут он взглянул на меня повнимательнее. – Блин, да ты уж спекся! Красный как рак, и глаза мутные. Ну-ка бегом в бассейн, пока не хлопнулся тут!