Выбор был всегда, в этом крылась суть Поколения, но, сделавшись Новым Богом, он утратил эту свободу. Её заменил долг, «тяжёлый, словно гора». И он, Хедин, даже не мог закончить эту пословицу подобно простым смертным: «…но смерть легче легчайшего пуха».
Пик из вздыбленной, вывернутой Межреальности, тем не менее упрямо противился всем усилиям Познавшего Тьму, словно и в самом деле воздвигнутый из крепчайшего камня.
Мир умирал в мучительном удушье, а Хедин, Познавший Тьму, никак не мог подобрать годные чары; терял и терял время, позволяя себе бессмысленную злость.
Но стоп, зачем же так, напрямую? Свёртка эта специально предназначена рассеивать и отводить силу; но всё возведённое обязано на что-то опираться. Опирается на что-то и этот чудовищный клык, впившийся в плоть текущих потоков, рвущий их на части и направляющий новыми путями.
Он есть часть Межреальности и, значит, обязан подчиняться её же законам. А это значит, что…
Подчиняясь его воле, пронзающие Междумирье пути и тропы, словно извивающиеся змеи, стягивались к неуступчивой преграде, тянулись к её основанию, упрямо пробиваясь всё ниже.
Повелевать тканью Межреальности тяжко даже тому, кто увенчан пышным титулом Нового Бога. Его «сила» имеет свои пределы; не всемогуща даже мысль, становящаяся действием, но сейчас он, подобно кроту, рыл и рыл, подтачивая основание возведённого Спасителем «утёса».
Однако серый клык, вознёсшийся высоко над головой Познавшего Тьму, внезапно зашатался. Слагавшие его туго свёрнутые и стянутые складки пространства вибрировали, распрямляясь, словно согнутые в дугу сабли из драгоценного булата.
Междумирье вздрогнуло, по нему прокатилась судорога боли, всё шире и шире захватывая пространство вокруг, да так, что на месте прямых дорог оказывались бездонные пропасти, какие сгодились бы отражать врага на подступах к Кипящему Котлу.
Познавший Тьму отступил – сооружённое Спасителем разваливалось, раскручивалось, развоплощалось, обращая при этом вокруг себя в ничто обширные области Межреальности. В ткани Упорядоченного расползалась зияющая рваная рана.
Это были не пустота, не Тьма, не бездна Неназываемого, не Хаос, нет, что-то совершенно иное, новое, невиданное.
Даже в Неназываемом, как убедился сам Хедин, что-то существовало, те же поглощённые им души; здесь не было воистину ничего, словно незримые зубы вырвали клок плоти из тела вселенной. Каверну заполняла только невидимая сила, она, подобно воде, прорвавшей запруду, торопилась сейчас вернуться в задыхающийся мир. Пустота приняла её, молча и равнодушно, но Познавший Тьму не мог сейчас сдвинуться с места, вглядываясь и вглядываясь в расступившееся пространство.
Рана глубока, но для исполинского Упорядоченного – конечно же ничто, если только не начнёт расширяться, как начал в своё время Неназываемый.
Хедин ждал, пытаясь прощупать, что же застыло сейчас в этом провале, пытаясь почувствовать, увидеть – и не находя ни слов, ни образов.
Неведомое нечто, то, что между сущим и не-сущим, между Упорядоченным и Хаосом. Спаситель сотворил поистине небывалое, и счастье ещё, что эта внезапно открывшаяся пустула инертна.
Сколько таких ран сможет выдержать Упорядоченное? Упорядоченное, где и так сошли с ума магические потоки, где целые миры швыряло в пасть Неназываемого, и самому Хедину пришлось в меру сил исправлять случившееся?
Пустота тяжела, она словно меч, вонзившийся в ствол; дерево затянет рану, однако и свою цену заплатит тоже.
Познавший Тьму долго всматривался в возникший разрыв; на первый взгляд нет ничего опасного, нет силы и воли, что заставили бы это расширяться, поглощать и рушить Межреальность; само Междумирье постепенно оплетёт его своими путями, корнями, тропами и чащами. Оставаться тут надолго Новому Богу нельзя – войско ждало, и ждала цель всего похода, ждал воплощения рискованный план, куда более дерзкий и амбициозный, чем даже самый первый, что начался, когда в руки Истинного Мага Хедина легло Зерно Судьбы его последнего ученика, Хагена.
Но самое главное – мир, удостоенный визита Спасителя, остался жив, несмотря ни на какие пророчества и предсказания. Никто не знает, сколько миров пало на Его пути, скольким удалось избегнуть этой участи; сегодня к избегшим присоединился ещё один.
А ещё Познавший Тьму с режущей, почти болезненной ясностью понимал теперь – остановить Его могли только смертные, готовые сражаться до последнего. «Сила» как таковая, даже если это – мощь Пламени Неуничтожимого, для Него – ничто.
И значит, воинству Познавшего Тьму может предстоять ещё одна битва.
Глава 2 О́дин, Отец Дружин; Райна, Разбивающая Щиты
Асгард, священный град, трон Отца Богов, владыки волков и вранов, первого из Асов, Старого Хрофта, носителя копья Гунгнир, зачавшего валькирий, хозяина Валгаллы. Асгард, восставший, нет, восстановленный из пепла, получивший новую жизнь, второе рождение.
Яростная битва, кипевшая у его стен, стихла, окончившись неудачей для всех, и штурмовавших, и защитников. Армия волшебницы Сигрлинн отступила, оставшись без предводительницы и явно не понимая, что делать; тем более что к Асгарду подоспела целая рать Древних Богов. Двор крепости асов испятнало вонзившимися прямо в камень исполинскими зелёными кристаллами, словно наконечниками копий. Один из них разметался множеством мелких изумрудных осколков, а через открывшийся портал шагнули в неведомое валькирия Райна и её недавняя противница, сама чародейка Сигрлинн.
У возрождённого Иггдрасиля, подле открывшегося Источника Магии, в тяжком раздумье застыл сам Отец Богов.
В руках – дубина, совсем недавно бывшая толстым суком священного ясеня; вот только состояла она из сплетающихся серебристых молний, словно призрак, дух живой ветки.
Схватка далась Старому Хрофту недёшево – ожоги тут и там, кое-где почерневшая кожа лопнула, и из ран сочилась кровь; чародейки умеют разить.
Но прямо под корнями Иггдрасиля яростно бурлил и пенился Источник Магии, Четвёртый Источник в Упорядоченном, бурлил и извергал чистую, нагую силу, напрочь опрокидывая весь баланс магии во вселенной.
«Ты предал Хедина», – до сих пор звучали в ушах Отца Дружин гневные слова Сигрлинн.
Нет, он никого не предавал, молча спорил с волшебницей старый Ас. Впрочем, недаром пели скальды, что, «молва людская словно снег, вот выпал – а его уж нет». Гневные слова спутницы Хедина – лишь гневные слова; а вот слово, данное им, О́дином, посланцу Дальних, его, Старого Хрофта, обещание встать во главе рати Древних Богов, когда таковая постучится в его двери, – совсем другое дело.