Книга Тайны Французской революции, страница 60 – Эжен Шаветт

– Нас теперь двое.

Когда она подняла голову, улыбка блаженства сияла сквозь слезы и, взволнованная и радостная одновременно, она кокетливо произнесла:

– Ивон, чтоб доказать вам, что я больше ничего не боюсь, я сейчас распечатаю письмо.

Она сломала двойную печать, наложенную на конверте. Когда под ее нежными пальчиками затрещал сургуч, кавалер остановил ее.

– Рассмотрим сначала конверт, потому что каждая мелочь должна служить нам для поиска разгадки, – сказал он.

На конверте, пожелтевшем от времени, небрежно сложенным из дурной, грубой бумаги, была только одна строчка: «17 фримера ^[14]. II года».

– Эти слова написаны рукой моего мужа, – заметила Лоретта, узнав его почерк.

– Что означает это число: время заключения контракта или самого факта, изложенного в письме? – размышлял Ивон, отыскивавший в своей памяти какое-нибудь особенное событие, произошедшее 17 фримера.

– Вот печать Сюрко, он всегда носил ее при часах, как брелок, – прибавила вдова, указывая на одну из печатей.

На другой же печати была изображена буква «В», окруженная фригийскими раковинками.

– Не вспомните ли вы кого из друзей вашего мужа с фамилией, начинавшейся на букву «В»? – спросил Ивон.

Лоретта припоминала.

– Нет, – ответила она. – Во-первых, мой муж мало принимал гостей; его знакомства ограничивались работой. Во-вторых, 17 фримера я не была еще замужем.

– Тогда посмотрим содержание письма. Из него мы, вероятно, больше узнаем, – сказал Бералек.

Насколько бумага конверта была грубой, настолько же самого письма – тонкой. Слегка окрашенная в розовый цвет, она еще сохраняла, несмотря на время, слабый запах железняка. Листок был сложен вчетверо, и на стороне, представившейся взгляду, выведены были слова: «Клянусь вечным блаженством, что сказала здесь всю правду».

– Это почерк женщины! – вскричала Лоретта при первом взгляде.

– Да, и к тому же женщины, очень плохо владевшей пером, – прибавил Ивон с улыбкой.

То был почерк кошачий, круглый, неровный, но вместе с тем довольно разборчивый.

– Прочтем же его, – сказал молодой человек.

Несмотря на сильное любопытство узнать суть дела, волнение овладело кавалером и вдовой, и они не спешили открывать записку, грозившую, по словам нотариуса, опасностью госпоже Сюрко.

Ивон последний раз обратился к вдове, сжимавшей дрожащими пальцами его руку.

– Лоретта, открываем?

Госпожа Сюрко с минуту глядела на этого рослого, красивого мужчину, своего будущего защитника, и, словно убедившись в чем-то, решительно кивнула.

Бералек развернул бумажку.

Взгляды молодых людей тотчас же принялись отыскивать подпись, но ее не было.

Вместо письма, которое Ивон и Лоретта ожидали увидеть, их глазам предстал загадочный и странный документ, который они тотчас прочли:

Прочитав этот таинственный список, называвший, казалось, сокровища Тысячи и одной ночи, молодые люди призадумались.

Наконец Лоретта прервала молчание:

– Можно подумать, что женщина плакала, в то время как писала эти строки.

Она указала некоторые места, где чернила расползлись, как будто от влаги.

Не отвечая ей, Ивон не сводил глаз с письма, ища в нем хоть какую-то подсказку.

«Если бы мой добрый Собачий Нос был здесь, – думал он, – он живо разгадал был смысл этой записки».

Трепетный голос вдовы прервал его размышления.

– Ну что ж, Ивон? – сказала она.

– Милая Лоретта, я сказал уже вам, надо вооружиться храбростью, – нотариус не солгал, говоря, что вам грозит опасность, если существование этой бумажки будет известно третьему лицу.

И он медленно добавил:

– Все говорит о том, что этот третий существует.

– Объяснитесь, друг мой.

– Кому принадлежало это богатство? Неизвестно. Каким образом Сюрко со своим приятелем стали обладателями этой записки? Не могу сказать. Может быть, они вырвали у женщины признание угрозами или силой. Она должна была писать эту записку под давлением страха и принуждения, о чем свидетельствуют следы слез и особенно фраза, прибавленная на обороте листа: «Клянусь вечным блаженством, что высказала здесь всю правду».