Книга Гостья на собственной свадьбе, страница 29 – Катрина Кадмор

Надо ли открыть глаза, попрощаться с ним, вежливо пожелать счастливого пути? А вдруг она снова подпадет под его чары? Ее воля всегда слабеет рядом с этим мужчиной.

Эмма распахнула глаза. Матео сидел на стуле рядом с кроватью. Узел его галстука был ослаблен, на лице темнела отросшая за ночь щетина, под глазами залегли тени. Он пристально смотрел на Эмму, словно пытаясь заглянуть ей в душу. И сразу захотелось с головой накрыться одеялом, но Эмма села в кровати, подтянув к себе согнутые колени.

Маттео молча искал глазами ее взгляд, а она отводила глаза, плотно сжав губы и не решаясь заговорить.

– Почему ты сбежала вчера с бала? – спросил он сердитым, усталым голосом.

Пытаясь не расплакаться от переполняющей душу печали, Эмма ответила:

– Наверное, ты слишком плохо меня знаешь, раз задаешь этот вопрос.

Он положил ногу на ногу и процедил с холодным, высокомерным выражением на лице:

– Ты выставила меня на посмешище перед моими клиентами.

Эмма, охваченная возмущением и гневом, откинулась на подушки.

– Ты серьезно? Это все, что тебя заботит?

Маттео вскочил со стула и подошел к кровати.

– Ты была мне там нужна, но ты меня бросила.

Сейчас в его голосе звучала неподдельная боль, а в глазах отражалась уязвленная гордость.

Эмма безмолвно смотрела на Маттео. Каким-то образом она ранила его сердце. Но и ее сердце тоже болит – из-за любви к этому мужчине, из-за той странной ситуации, в которую они попали.

– Что происходит, Маттео?

Он бросил на нее быстрый взгляд.

– Я не могу здесь находиться. Давай прогуляемся. Жду тебя внизу через двадцать минут.

Эмма приподнялась на кровати.

– Но почему?

Маттео, уже стоя в дверях спальни, окинул ее взглядом и бросил:

– Потому что нам нужно поговорить, и я не собираюсь делать это тут. – Он нетерпеливым жестом указал на постель.

Все еще кипя гневом, Маттео торопливо вернулся в свою спальню, быстро принял душ, надел черные шерстяные брюки и светло-серую рубашку – подходящий наряд для предстоящего долгого перелета в Нью-Йорк. Надо было еще вчера собрать вещи, но весь предыдущий день Маттео провел в кровати с Эммой. Он кинул в чемодан несколько попавшихся под руку брюк и рубашек, мимоходом подумав, что, должно быть, совсем сходит с ума, а затем согнулся от боли в груди. Эмма его бросает! Он пытался предложить ей побыть еще какое-то время вместе. Этот вариант давал Маттео надежду на их общее будущее с Эммой. А она уходит! Как и все, кого он имел глупость впустить в свою душу, полюбить. Все они его предавали!

Они в молчании шагали по улочкам и площадям Венеции – города мостов и влюбленных, который выглядел таким прекрасным и безмятежным в свете раннего утра, укрытый тонким покрывалом снега. Эмма, в теплой куртке и замшевых сапогах, шла чуть впереди, обхватив себя руками.

Улицы были почти безлюдны. Маттео хотелось разразиться гневными упреками. Боль выжигала его изнутри – его сердце, его разум. Он глубже натянул свою вязаную шапку и поднял вороник пальто. Из-за съедавшего внутренности огня еще сильнее ощущался февральский холод.

– Я не хотел оскорбить тебя вчера своим предложением работы.

Эмма вскинула голову:

– Я уже однажды перевернула всю свою жизнь вверх дном ради мужчины и больше не собираюсь этого делать.

Маттео поравнялся с ней и, потянув за рукав, заставил остановиться.

– Бог мой, Эмма! Ты всерьез сравниваешь меня с человеком, который лгал тебе, с преступником?

Она яростно замотала головой:

– Нет! Но…

Маттео схватил ее за руки и притянул к себе, отчаянно желая, чтобы Эмма его поняла.

– Я просто пытался найти для нас способ видеться друг с другом. Ты мне нравишься. Я не хочу терять с тобой контакт.

– Ах, я тебе нравлюсь… – Сердито фыркнув, Эмма выпалила: – А что будет с нами через полгода? Через год? Тебе не кажется, что мы лишь причиним друг другу боль?

Маттео тяжело сглотнул, изумленный яростью и страстью в ее голосе, а еще осознанием того, как сильно ему хочется обхватить лицо Эммы ладонями, поцеловать ее, снова вдохнуть исходящий от нее аромат роз, назвать ее своей.

В сердце Маттео боролись желание и страх. Он отчаянно подыскивал верные слова, понимая, что собирается подставить под удар свое сердце.

Маттео сделал несколько шагов и повернулся к Эмме:

– За эти полгода или год ты, возможно, будешь готова… к серьезным отношениям.

Она крепче обхватила себя за талию и вскинула подбородок:

– К серьезным отношениям?.. Что ты имеешь в виду?

Сердце Маттео сжалось в груди. Ведь он обещал себе, что никогда не выкажет другим своей уязвимости. А вдруг Эмма отвергнет его, ответит отказом?

– Я всегда считал, что никого не полюблю, но так случилось: я влюбился в тебя.

От эмоций перехватило горло, Маттео внезапно ощутил себя опустошенным.

– Я полюбил ту, которая не хочет, чтобы ее любили.

Побледнев, Эмма изумленно переспросила:

– Ты полюбил меня?

Неужели его признание настолько нежеланно для нее?

В сердце одновременно вскипели боль и гордость. Надо сдать назад.

Безразличным тоном Маттео поинтересовался:

– А что, это так ужасно?

Эмма шагнула к нему.

– Конечно нет. Я вовсе не напугана, а всего лишь озадачена.

Она потянулась к нему, но Маттео отпрянул.

В глазах Эммы мелькнула боль.

– Почему ты не хотел ни в кого влюбляться?

Маттео закрыл глаза, чувствуя в груди боль, в тысячу раз худшую, чем та, что он испытал, когда мать забирала его у Франческо. Какой смысл отвечать Эмме? Разве ей есть дело до него?

Он открыл глаза и увидел, что она смотрит на него затуманенным слезами взглядом.

– Маттео, пожалуйста… Пожалуйста… – тихо прошептала Эмма.

Боже, как он ее любит!

– Пока я рос, мама встречалась со многими мужчинами: с кем-то всего несколько недель, с кем-то дольше – год, полтора. Я знакомился с их родителями, братьями, сестрами и пытался уверить себя, что они – моя семья, что у меня наконец появился свой дом. А потом мама неожиданно разрывала отношения, и ее очередной приятель либо вышвыривал нас с ней на улицу, либо он и его родные просто смирялись, когда мама заявляла, что больше не желает их видеть.

Эмма положила ладони на грудь Маттео – туда, где билось его сердце, и тихо сказала:

– Мне жаль. Тому, кто вышвыривал тебя на улицу, нет оправдания. Но остальные, возможно, считали, что для тебя будет лучше, если они тебя отпустят.