Книга Русское, страница 61 – Елена Долгопят

— Или бриться, или не опаздывать.

— Вас не переговоришь.

Она повела его на кухню.

Цветы цвели на подоконнике. За чистыми стеклами и мир казался веселее. Намного веселее, чем из его окна. Просто другой мир. Или он из каждого окна — другой? Даже если окна глядят в одну сторону? За столом сидел молодой мужчина. Встал, когда они вошли, пожал ему руку.

— Это мой сосед, — сказала она мужчине, — вы не против, если он посидит с нами?

— Конечно, — откликнулся мужчина и тревожно поглядел на него.

— Может, все-таки чаю?

— Нет-нет, спасибо, я хорошо позавтракал, я всегда плотно завтракаю, и уже до четырех ничего не ем, и вечером стараюсь не есть, знаете, чтобы быть в форме. Все-таки мне уже под сорок.

— Прекрасно выглядите.

— Именно.

Мужчина перевел глаза на него. Но он молчал, он вообще все время этого разговора молчал, и даже неясно было, слушает ли, — взгляд у него был отстраненный.

Она спросила:

— Откуда вы к нам?

— Из Читы.

— Это далеко, кажется?

— На самолете больше шести часов. На поезде четверо суток. С лишним. Я уже давно не был. У меня там дочка, мы с ее матерью не живем, мы даже не регистрировались. Дочка ко мне приезжает на каникулы. Но вы не волнуйтесь, она у родных останавливается, со стороны отчима, у них прекрасные отношения, ничего не могу сказать, но приезжает она реально ко мне. Мы в театры ходим, на выставки, в магазины. Я специально деньги откладываю.

Мужчина замолчал. Смотрел на нее, с покорной готовностью ожидая еще вопросов.

— А зачем вы в Москву подались? Все-таки очень уж далеко.

— Ну. Мне хотелось жизнь поменять. Кризис среднего возраста, наверно. Все как-то разваливалось.

— Ав Москве?

— Нечему пока разваливаться. Только еще налаживается. Работа есть. Зарплата нормальная. Хотя и расходы, конечно. Город большой.

— Безумный.

— Ничего. И дочка сюда учиться приедет после школы.

— Вы рано встаете?

— Когда на работу, а в выходной я поспать люблю. Но я не против, если вы рано встаете, мне не мешает, ходите на здоровье, радио включайте, как обычно.

— А ложитесь?

— Поздно, но я тихо, книжку читаю, если музыку слушаю, то в наушниках. Или в интернете сижу. У вас выделенная линия? Если нет, не важно, не обязательно, обойдусь. Посуду я за собой всю всегда мою, я вообще чистоплотный. Вы белье где сушите?

— В ванной. Но машинкой я не разрешу вам пользоваться.

— Это ничего, я могу на руках. Но вообще, я аккуратно с техникой, даже починить вполне…

И мужчина замолчал, ожидая еще вопросов. Вопросов не было, и мужчина обратил тревожный взгляд на сидящего безмолвно человека. Но он смотрел в сторону.

— Ну хорошо, — сказала она и тоже взглянула на безмолвного. — Давайте так: я вам перезвоню через час.

— А сразу нельзя решить?

— Мне подумать надо.

— Лично меня все устраивает. И если у вас какие-то особые условия, я готов обсудить.

— Через час, ладно?

Он встал.

— Да, конечно. Только вы мне обязательно перезвоните. В любом случае. Я где-нибудь недалеко буду.

Она проводила мужчину и вернулась в кухню. Он сидел — нога на ногу.

— Наверно, мужик решил, что я — его конкурент.

— Я же сказала, что вы сосед.

Она включила чайник.

— Мало ли что вы сказали. Мало ли что люди говорят. Оставьте заварник в покое. Я сделаю. Вы все испортите.

Ей нравилось смотреть, как он заваривает чай. Надев очки, ополоснув и вытерев насухо руки. Для него это был важнейший ритуал. Чуть ли не таинство. И только когда все свершилось, когда чайник был накрыт салфеткой, она решилась спросить:

— Какое он на вас впечатление произвел?

— А на вас?

— Меня ваше мнение интересует.

— А своего у вас нет?

— Я своему не доверяю.

— Но какой-то образ у вас сложился? Мне просто интересно.

Она помолчала и сказала все-таки:

— С его слов, конечно. Переехал — в общем-то, решительный шаг, все заново, не каждый сможет, а вдруг он там чего натворил? Откуда я знаю? В прошлый раз у меня девчонка снимала, я думала, вот бы мне такую дочку, съехала через месяц, я чуть не плакала.

— Что значит — чуть? Натурально плакали.

— Ага, пока не увидала, что она кулон золотой сперла, и деньги у меня за простынями лежали, их тоже прибрала.

— Ого! — Он рассмеялся. — Вы мне об этом не говорили.

— Стыдно было. Вы же предупреждали.

— Да? Я не помню.

— Вы говорили, что чересчур она добрая.

— Правда? Да я, наверно, не всерьез говорил.

— Зато теперь я хочу — всерьез — узнать ваше мнение об этом парне.

— За чашкой чая, ладно?

И он сам разлил чай им обоим. Размешал сахар, громыхая ложкой. Осторожно отпил.

— Да, — сказал, — да.

И отпил еще:

— А то совсем голова перестала соображать.

— Бутерброд съешьте.

— Нет, спасибо.

Он отпил еще чаю. Она ждала, когда же ему надоест ее мучить. Он отодвинул чашку.

— Забавно, — сказал он, — но парень очень похож на героя одного старого-престарого американского фильма. Даже внешне. Под сорок, невысокий, субтильный, чистенький. Его от пятна на полу тошнило. Музыку тоже любил послушать. Интернета тогда не было. А музыку он слушал из приемника, даже плакал, когда любимые вещи. И тоже снимал комнату. Правда, там был пансион. Хозяйке принадлежал дом, и она сдавала несколько комнат. Пансион — это значит, они еще и кормились. То есть совместные завтраки и так далее. Жильцы были очень колоритные: боксер, учительница, старая актриса, девчонка-продавщица. Цапались между собой, конечно. Этот был самый тихий. Человек-призрак. Даже ел неслышно. И сахар в чашке размешивал бесшумно. Как так может получаться, я не знаю, мне сдается, он тогда не растворяется. И свет за собой всегда гасил в ванной. Никогда не повышал голоса. И всегда «спасибо» и «пожалуйста». Как-то раз он пришел к ужину чуть позже обычного. Извинился, конечно. Сел. За столом было молчание. Девчонка-продавщица сидела вся зареванная. Он не стал спрашивать из деликатности, что случилось, кто умер. Хозяйка положила ему, что там у нее было приготовлено, и объявила — не ему, всем, — что девчонка сама виновата, нечего рот разевать. Боксер за девчонку вступился, завязался разговор, и стало ясно из разговора, что у девчонки попятили кошелек, а в нем были все ее деньги, она их копила на платье и вот накопила и пошла покупать.