Книга Гуд бай, стервоза!, страница 41 – Джо Шрайбер

— Четыре тысячи? — переспросил отец.

— На какую тему? — уточнила мать.

Лианн посмотрела вниз на первую страницу, которую она открыла.

— «Опишите ситуацию или событие, которое помогло вам открыть глаза на самого себя, осознать себя как личность».

Она подняла взгляд на нас, симулируя скептицизм с таким совершенством, что я решил: она долго тренировалась, глядя в зеркало.

— Так что, как вы понимаете, в обычных обстоятельствах, эссе, которое полностью не соответствует нашим стандартам для вступительных экзаменов, было бы возвращено абитуриенту и никто даже не стал бы его читать. Возможно, его оповестили бы, что он не прошел вступительные экзамены. Однако в данном случае невероятный объем эссе привлек внимание одного из членов приемной комиссии. Он прочел его и дал прочесть остальным… Данное эссе стало для нас культовым, если можно так выразиться.

— Культовым? — спросила мама и уставилась на меня круглыми глазами. — Ты о чем там написал?

— Я полагаю, легче всего описать эту работу, как рассказ о ночи в Нью-Йорке вместе с Гобией Заксаусказ, — сказала Лианн, перелистывая страницы кончиками пальцев. — То, что прислал нам Перри вместе с вступительной анкетой, это стремительная проза, в которой присутствует и непечатная лексика, и криминальный сюжет, и, если позволите так выразиться, пренебрежение к привычным стандартам вступительной работы. Тут множество просторечий, жестких описаний и слезливых сцен. — Она захлопнула папку и положила сверху ладонь. — В то же время это одно из самых блестящих и оригинальных произведений из всех, что я читала, работая здесь на факультете.

— Что ж, — сказал отец.

— Что ж, — сказала мать.

— Да, — сказала Лианн, глядя теперь прямо на меня. — Что ж, Перри. Теперь, я думаю, понятно, почему я взяла на себя инициативу пригласить тебя и твою семью для личной беседы?

— Да, мэм, — сказал я. — Пожалуй, понятно.

— Хорошо.

Взяв эссе кончиками пальцев, она сдвинула его ровно на шесть дюймов влево.

— Таким образом, полагаю, единственное, что мне осталось сказать: добро пожаловать в Колумбийский университет!

Вокруг меня повисло молчание, полное и абсолютное. Я чувствовал, что родители смотрят на меня выжидающе.

— Спасибо, — сказал я. — Но мне кажется, сейчас это не совсем то, что мне нужно.

Лианн не пошевелилась, только слегка склонила голову к левому плечу.

— Извини?

— Я много думал об этом. — Я глубоко вздохнул и выдал все, что хотел сказать: — Я считаю, что сейчас мне нужно совсем другое — мне нужен год, чтобы пожить собственной жизнью, прежде чем приступить к учебе в университете.

— Год? — переспросил отец. — Минуточку, это не то, о чем мы договаривались.

— Я решил, что мне нужно посмотреть мир. Знаете, съездить за границу. Побывать в разных местах.

— Понятно, — сказала Лианн.

Она все еще моргала, и легкий румянец уже начал заливать ее щеки и шею.

— Что ж, это тоже своего рода альтернатива.

— Дорогой, — сказала мама, — а ты уверен, что это действительно то, что тебе нужно?

— Абсолютно, — ответил я.

— Да нет, ну что вы, — возразил отец и повернулся к Лианн, которая уже поднялась со стула. — Миссис Коузенс, я прошу прощение за то, что сказал мой сын. Вы не позволите мне поговорить с ним?

— Отец, нет.

Он уставился на меня.

— Перри…

— Нет.

Я встал и протянул руку Лианн:

— Рад был познакомиться. Рад, что вам понравилось мое эссе. Спасибо, что уделили мне время.

— Нет проблем, — сказала она. — Я говорила правду по поводу твоей работы, Перри. И я надеюсь, что, если ты изменишь решение, ты будешь… Будешь иметь в виду наше предложение учиться здесь.

— Обязательно, — сказал я и обернулся к родителям. — Ну что, пошли?

Мама осталась стоять на ступеньках лестницы, а отец спустился вниз, чтобы подогнать машину. Августовское солнце ярко светило в лицо, особенно жарко припекая после прохлады кондиционированного офиса.

— Он в ярости, — сказал я.

Мама нахмурилась:

— Ничего, переживет.

— Сколько ему потребуется времени, как ты думаешь?

— Ну… — Она сняла очки и снова их надела. — Скажем так. Возможно, это хорошо, что ты на некоторое время сейчас уедешь.

Я рассмеялся, минуту спустя рассмеялась и мама:

— Я горжусь тобой, Перри.

— Правда?

— И твой отец тоже. Хотя он, вероятнее всего, не скажет этого, но он тоже гордится тобой. Требуется многое понять и осознать в собственной системе ценностей и убеждений, чтобы принять самостоятельное решение, что для тебя действительно лучше. Это нелегко.

Я обернулся и посмотрел на здание, из которого мы только что вышли. Несколько студентов спускались по ступенькам, на них были шорты, футболки, шлепанцы, а некоторые так просто шли босиком. На верхней ступеньке стояла девушка с короткими светлыми волосами, в огромных черных очках. Она смотрела на меня сверху вниз. Не просто смотрела, вдруг понял я. Она смотрела на меня в упор и не могла отвести взгляд.

Я почувствовал, как мое сердце остановилось.

— Перри? — сказала мама. — Что ты делаешь?

— Я сейчас вернусь.

Я видел ступеньки, но не чувствовал, как бегу по ним вверх. Когда я поднялся, девушка по-прежнему смотрела на меня. Теперь она смотрела снизу вверх, подняв голову, и я увидел у нее на шее тонкий белый шрам и цепочку с медальоном в форме половинки сердца.

— Извини, — сказал я, — мы знакомы?

Она помолчала и медленно помотала головой.

— Ты здесь учишься?

— Нет.

— И я нет.

— Боюсь, я обознался.

— Расслабься, — сказала она, — такое случается.

— Я вообще-то собираюсь путешествовать. Возможно, автостопом. Хочу посмотреть мир, прежде чем снова пойти учиться.

— Путешествовать?

— Ага. Может, в Европу подамся.

Она кивнула.

— Европа — это хорошо.

— Я никогда там не был.

— Особенно хорошо в Венеции.

— Правда?

— Там есть один бар, «У Гарриса».

— Я слышал о нем, — сказал я.

— Там бармены всегда передают сообщения, если кто-то оставляет их, — сказала она. — Проверь, может, кто-то оставил там весточку и для тебя?

— Обязательно проверю.

— Перри! — позвала мама снизу. — Отец уже подъехал! Мы ждем!