Онлайн книга «Дождь в Париже»
|
Эта волна коснулась и живущего в пяти тысячах километров от Эстонии Андрея. Однажды шурин приехал к нему домой. Разбираться. Сел на кухне, широко расставив ноги и навалившись на стол, как какой-нибудь Григорий Мелехов – только шинели не хватало, – и попросил ровно, но с плохо сдерживаемым бешенством: «Объясни мне, Андрюха, что там такое творится?» На самом деле Андрей не видел ничего ужасного в переносе памятника, но чувствовал, что лучше поддерживать общее негодование или хотя бы не сопротивляться ему. К тому же та жесткость, с какой разгоняли и задерживали протестующих в Таллине, его удивляла, а убийство русского парня – возмутило. Но недоумение было сильнее возмущения. «Чего они все как с цепи сорвались?» «А почему ты решил, что я могу объяснить?» – ответил Михаилу вполне миролюбиво. «Ну как… Ты ж, считай, тоже оттуда». «В каком смысле?» «Родители там, корни… Ездил вот и Алинку нашу возил». «И что? У нас чисто турпоездка была… Родители мои – нормальные русские люди». Михаил побарабанил пальцами по столешнице. Казалось, сейчас взревет: «Русские?!» – и бросится на Андрея. Убивать. «А… а чего они там, – спросил, заикаясь, – если русские? В логове этом… у врагов… Они вон что творят… Скоро Гитлеру памятник сделают». Андрей промолчал. Обвинения, конечно, несправедливые, мысли о памятнике Гитлеру бредовые, но крыть было нечем. «Так, в общем, – Михаил собрал пальцы в кулак, – больше Алина туда не поедет. Ясно? Нечего…» «Позволь нам самим решать, ездить или не ездить. Мы сами взрослые, между прочим. Да и забудется эта история через месяц». «Нет! Не забудется! Отныне – всё, точка невозврата. Враги они нам. И родители твои, получается, тоже». Андрея затрясло. Теперь он готов был кинуться на шурина. Но прилив злобы принес и разумный довод: «Да? А те, кто за памятник бился? Это ведь жители Эстонии, в курсе? И парень, которого зарезали». «Он – гражданин России!» «А жил с матерью в Муствеэ, откуда мой папа как раз. Они тоже враги, эти люди?» «Нет, конечно». «Ну и что тогда?.. Может, и мои родители среди них. Просто они старые уже под дубинки лезть… Поэтому не надо всех под одно». На Михаила эти слова произвели впечатление. Он как-то обмяк, гримаса ярости сменилась замешательством. «Надо выяснить тогда, кто на чьей стороне», – сказал не слишком уверенно и ушел. Несмотря на этот и подобные разговоры, отношения Андрея с Михаилом были в общем нормальные. Брат Алины нравился ему трудолюбием, искренней эмоциональностью, а главное – желанием быть крепким мужиком. Не пацаном, не парнем, а именно мужиком. С недавних пор крепких мужиков стало очень мало вокруг – или такие, косящие под блатарей, или додики… С середины июля у Шаталовых начинался сезон сбора и заготовки даров дикой природы. Ягод, грибов, орехов. Выезжали на два-три дня, забирались далеко в тайгу. Брали с собой и Андрея, когда у него были выходные или случался перерыв в заказах на установку окон. Поначалу он отправлялся без особой охоты. Понимал, конечно, что нужно изучать малую родину, радовался, что такая возможность появилась, а душа да и тело сопротивлялись. Мошкара, слепни, липкие паутины, лезущие в глаза сучки́, какой-то особенно едкий пот, взопревшие в резиновых сапогах ноги, однообразное занятие. Стоишь по часу, другому, обираешь куст жимолости или ползаешь на четвереньках по широкому увалу, рвешь, рвешь шарики клубники. На природу уже и внимания не обращаешь, забываешь о ней. Видишь только ягоды. И ночью, во сне, продолжаешь собирать их, бесконечные, нескончаемые, и просыпаешься со стоном, как от кошмара. Грибы Андрей долго не умел находить. Вот идут вместе с Алиной, и она то и дело бросается то в одну сторону, то в другую, быстро присаживается, срезает. «Волнушка!.. Груздь!.. Обабок какой чистенький!.. Масленок! Белянка! Ух ты, рыжик!..» Андрей же растерянно хлопает глазами: ведь он же смотрел туда, где Алина заметила гриб, но ничего, кроме палой хвои, листочков, хилой лесной травы не видел. «Ты старайся его представить, – учила жена. – Идешь и представляешь. И тогда увидишь». Но если и удавалось увидеть, то это оказывались то поганки, то какие-то свинухи, навозники, зеленушки, ложные лисички, моховики, сыроежки, которые Шаталовы не брали, брезгливо выкидывали из Андреевой корзины. Летели прочь и редкие благородные: они были или червивые, или изросшие, старые до трухлявости. «Ничё-о, – ободряюще улыбался Михаил. – Москва не сразу строилась. Прозреешь». Прозрение случилось на опушке уцелевшего от пожаров куска Балгазынского бора. Андрей шел меж невысокими – чуть выше его роста – сосенками, мало на что надеясь. Просто гулял, убивал время до того момента, когда посигналят: дескать, поехали. Смотрел не под ноги, а на деревья, на широкое небо с редкими и бледными лохмотьями облаков, синеющий у горизонта хребет Танну-Ола. Там, в ущельях, наверно, свежо, приятно, а здесь пе́кло и духота. Спина под рубахой и ветровкой чешется, пальцы ног словно в какой-то вязкой слизи. Дня два назад прошел сильный дождь, и сейчас от земли, с травы поднимался горячий парной дымок. И тут пресловутым боковым зрением Андрей отметил что-то не тех цветов, какие главенствовали в бору, – не зеленое, как трава, хвоя, не серое, как стволы молодых сосенок… Опустил глаза и увидел рыжеватые шляпки маслят. Десятки шляпок. Они росли дугами, полукружьями. Словно здесь прошел сеятель и разбросал семена. Андрей заволновался так, что ноги ослабли. Зачем-то оглянулся, осторожно раскрыл складешок и, встав на колени, стал срезать маслята. Прохладные, влажноватые, молодые. На крепких плотных ножках. Не стоило и рассматривать каждый, на ощупь было ясно – нечервивые. Полз вдоль грибных дорожек, резал, опускал в ведро… Очень быстро рука с очередным масленком ткнулась в лежащие там пласты. Андрей посмотрел и с удивлением обнаружил, что ведро почти полное. А грибов еще торчало полным-полно. На три таких ведра. До машины было пять минут, но Андрей побоялся идти к ней. Не потому, что потом не найдет это место. Нет. Возник глупый, его самого изумивший страх: Алина, Михаил, его жена Ирина, увидев, как много он набрал, побегут сюда и станут собирать найденные им сокровища. Его добычу. Он снял довольно еще хорошую, недешевую ветровку, застегнул молнию, связал рукава с воротом и принялся складывать маслята туда. Ругал себя за глупую жадность и продолжал срезать и складывать. Пальцы стянул засохший грибной сок, лезвие складешка покрылось коркой и больше ломало, чем резало. Но даже взять и очистить его, вытереть о траву негнущиеся пальцы Андрей не решался. Вдруг за это время оставшиеся маслята исчезнут… |