Книга Зодчий из преисподней, страница 47 – Наталья Лапина, Светлана Горбань

— Привет, Маринка, что поделывала в царских палатах?

Повела плечом, кивнула головой:

— Ночевала. У мамы. Она одна боится.

— Что-то новое слышала?

— Про что?

— Культурные новости.

— А-а-а… «Океан Эльзы» на гастроли приезжает… Только не к нам, в область, короче, как всегда. Наташа Королева со своим Тарзаном снова…

Сидя на водительском месте, Кинчев повернулся, свесил ноги на снег и достал сигареты.

— Я не о том.

— Про Колю Гапченко вы больше меня знаете. Я пришла поздно.

— Не возражаешь?

Марина слегка тряхнула головой, и следователь закурил. Потом продолжил:

— А идти в дом, где недавно двоих убили, ты не боялась?

— Ну! Вы прям, как моя матушка! Меня ребята провели. Большой толпой, прямо к воротам.

— А в доме? Не боишься?

— Я ничего такого не видела. Ни бандюков, ни киллеров. Все тихо… И вообще, дальше кухни не пускают. Даже пыль пока вытирать нельзя, — Щукиной-младшей явно льстило внимание Кинчева, разговаривая с ним, она кому-то подражала, и поэтому казалась неестественной.

— А про Алину Зацепу что-то, пхе-пхе, знаешь?

Она испуганно округлила глаза:

— Откуда? Я в шоке! И все наши в шоке!

— Кто это — ваши?

— Ну, соседи там, одноклассники мои. Короче, все.

— А что ты про Алину можешь рассказать? Что она была за человек?

— Не знаю… Я с ней не гуляла. У нее своя компания, у меня — своя.

— И кто в ее компании?

— Все взрослые. Я их не знаю. Мы с ними не общаемся.

— А ты б хотела?

— Зачем? У них — водка и пиво, у нас — кола и чипсы. Разные интересы.

— И с Колей Гапченко ты не дружила?

— Очень нужно! Он меня малявкой называл.

— А с Алиной он дружил?

— Кто ж их знает? Видела их вместе как-то на улице. И в кафешке сидели, но там вообще-то большая компания была. Не знаю, кто — с кем.

— А как Дмитрий Дука к Алине относился? Пхе-пхе…

— Тоже неплохо. Видела и их вместе, а что? Вы думаете, Димка их… того… короче, из ревности?

Кинчев улыбнулся:

— Я ничего не думаю. Это ты сказала, а не я. Подчеркиваю: ты. Ну, бывай! Умница!

А Борис из глубины мягкого сиденья жадно смотрел на Маринку Щукину. Она чем-то неуловимо напоминала Лесю: высокая, статная, белолицая и чернобровая. Из-под маленькой шапочки чуть не до пояса свисали густые пряди волнистых русых волос. Коричневая меховая курточка неназойливо подчеркивала тонкую талию, короткая юбчонка не скрывала длинных стройных ног, обутых в сапожки с высокими голенищами. Кинчев также провел ее взглядом:

— Красивая девка, пхе-пхе. Даже одежда не портит впечатления.

— Она что, плохо одета? — удивился Тур.

— Если молодая девушка одевается по моде десятилетней давности, это диагноз. Состоянию кошелька ее матери.

— Она — не модная? — Борис спросил об этом, вспомнив, что Леся всегда носила нечто подобное.

— Ты настоящий мужик, Борька. Никакого внимания к нюансам. — Кинчев достал новую сигарету, прикурил от коротенького остатка предыдущей и медленно повел машину через гостеприимно распахнутые ворота — к таинственному старому дому. — Объясняю популярно, пхе-пхе: сапоги со шнуровкой сзади носили еще при президенте Кравчуке. Сейчас снова в моде нечто подобное, но носок — не такой, и каблук — не тот. Такие коротенькие кацавейки из искусственного меха производились только в Советском Союзе. Приехали. Подожди, не выходи, дай докурить. Во время перестройки весь этот товар припрятали, а теперь спускают за бесценок бывшие продавщицы. Они даже на базарах не хотят платить за место и мостятся с подобными шмотками где-нибудь рядом, под деревьями… Шапочка, шарф и перчатки — явно самодельные. Скорее всего из распущенной старой кофты.

Большая ворона, неприятно громко хлопая крыльями, села на верхушку стройной ели. Оттуда упала изрядная горсть снега. Кинчев фыркнул. Тур оглянулся на ворота и недовольно ответил:

— Это же плюс, что сама умеет вязать. Рукодельница.

— Не думаю. Вязала скорее всего ее мамочка. Или бабуля. По эскизам из «Верены». Ну, пошли. — Он с сожалением выбросил на снег еще не докуренную сигарету.

В особняк они вошли вместе.

В прихожей их уже ждала госпожа Ольга, нарядная и надушенная, бежевое платье на талии перетянуто затейливо сплетенным кожаным поясом:

— Добрый день, господин следователь. У нас замечательная новость! Просто чудо — как по заказу, специально для вас! — энергично говорила все это, а смотрела только на Бориса.

— Что вы говорите? Еще кого-то…

Ярыжская всплеснула руками, будто случайно подчеркивая красоту своих красных браслетов и ожерелья, соблазнительно колыхавшегося над грудью:

— Что вы, что вы! Не пугайте! Новость приятная.

— Ну-ну, рассказывайте, — Кинчев снял пальто и повесил во встроенный в стену шкаф. Вел себя непринужденно и по-хозяйски, будто в собственной квартире.

— Муж возвратился. Ночью. Я ему позвонила. Обо всем доложила, — она сделала паузу и спросила у Тура: — А вы что ж не раздеваетесь? Сюда, пожалуйста. Так вот, оказывается, он, после наших предшествующих приключений, установил видеокамеру. Она снимала все, что происходило на лестнице. И Гапченко тоже.

— Что же вы вчера молчали?

— Поверьте, я и самая ничего не знала. Он мне ничего не сказал. Следил и за мной тоже. Наверное, ревнует, — Ярыжская еще раз кокетливо повела глазами. Вся ее ладная фигура, обольстительный гибкий стан и красивая пышная грудь бесстыдно-выразительно тянулись к Борису.

Кинчев улыбнулся, а Тур смутился. И растерялся еще больше, когда увидел, как сверху спускается ее благоверный. Кирилл. Свинаренко. Никак не мог привыкнуть, что он — Ярыжский.

Но и у того глаза забегали, едва увидел следователя и Борю вдвоем. Тем не менее поздоровался спокойно-вежливо и подтвердил рассказ жены о видеокамере, которую установил накануне над лестницей.

— Оленьке не успел рассказать. Чего ее лишний раз пугать-то? За красивой женой глаз да глаз нужен, — прибавил с приличным юмором.

— Видите, Виктор Андреевич, — Ярыжская снова страстно скосила глаза не на того, к кому обращалась, — я под постоянным надзором.

Но Кирилл Иванович вроде бы пребывал в прекрасном расположении духа:

— Жена Цезаря должна быть… Как там наш Буруковский говорил? Жена Цезаря без надзора не должна оставаться, вот! Нигде и никогда! Древние римляне своих жен ценили… Еще как!

Но Кинчев был настроен серьезно: