Книга Черепахи — и нет им конца, страница 25 – Джон Грин

– Ладно, буду помалкивать на этот счет.

– Ты так зациклена на самой себе. Похоже, ни о ком другом и подумать не можешь. – Мне стало стыдно. – Прости, Холмси. Зря я это ляпнула. Просто иногда обидно. – Я молчала, и она продолжила: – Я не хотела сказать, что ты плохая подруга, ничего такого. Но ты немножко мучаешься и делаешь всем вокруг больно иногда.

– Сообщение доставлено, – отозвалась я.

– Не думай, что я такая сволочь.

– Я и не думаю.

– Но ты понимаешь, что я имею в виду?

– Да.

Мы еще час молча делали уроки, а потом Дейзи сообщила, что ей пора на ужин к родителям. Когда она встала, мы одновременно сказали «прости» и рассмеялись. В шесть пятьдесят две пришло сообщение от Дэвиса, и к тому моменту я уже почти забыла о размолвке.

Он: Я около твоего дома. Зайти?

Я: Нет, нет, нет, я сейчас.

Мама разгружала посудомоечную машину.

– Иду на ужин, – бросила я, схватила пальто и выскочила на улицу, пока она не начала меня расспрашивать.

– Привет, – сказал Дэвис, когда я села в машину.

– Привет.

– Ты ужинала?

– Я не голодная, но если хочешь, можем где-нибудь поесть.

– Нет, не хочу. – Он откинулся на спинку кресла. – Я, вообще-то, не люблю есть. Желудок слабый.

– У меня тоже, – сказала я, и тут мой телефон зазвонил. – Мама. Молчи. – Я провела по экрану пальцем, принимая вызов. – Да?

– Скажи водителю этого черного джипа, чтобы немедленно вернулся и зашел к нам.

– Ну мам!

– Дело дальше не пойдет, пока я с ним не встречусь.

– Ты его уже встречала. Когда нам с ним было по одиннадцать.

– Я – твоя мать, а он – твой… кем бы ни был, я хочу с ним поговорить.

– Хорошо, – сказала я и нажала отбой. – Нам… в общем, надо зайти, поговорить с мамой, если ты не против.

– Отлично.

Прозвучало как-то по-особенному – у него ведь больше не было мамы. Все мои знакомые чувствовали себя неуютно, обсуждая при мне отцов. Они волновались, как бы я не вспомнила, что папы нет, будто я могла об этом забыть.

Я никогда не замечала, какой маленький у меня дом, пока не увидела его глазами Дэвиса. Линолеум на кухне завернулся по углам, стены пошли трещинами, мебель старше меня, а книжные полки – разные.

Дэвис выглядел тут огромным и чужим. Я даже вспомнить не могла, когда в последний раз видела у нас в гостях парня. В Дэвисе, конечно, не шесть футов ^[6] роста, но потолки при нем почему-то казались низкими. Мне стало стыдно за наши пыльные старые книги, стены, увешанные семейными фотографиями, а не картинами. Я понимала, что смущаться тут нечего, но все же чувствовала себя неуютно.

– Рад вас видеть, миссис Холмс, – сказал Дэвис и протянул руку маме.

Она его обняла. Мы сели за кухонный стол, за которым почти никогда не собиралось больше двух человек. Теперь создалось впечатление, что здесь очень тесно.

– Как дела, Дэвис? – спросила мама.

– Неплохо. Как вы, наверное, слышали, я теперь сирота, в некотором роде. Но все нормально. А вы как поживаете?

– Кто за тобой присматривает?

– И все, и никто, наверное. В смысле, у нас есть управляющая домом и юрист, который занимается финансовыми делами.

– Ты учишься в одиннадцатом классе, в «Аспен-Холле»?

Я закрыла глаза и мысленно умоляла ее не нападать на Дэвиса.

– Да, – ответил он.

– Аза – не какая-то девчонка с другого берега реки.

– Мама, – сказала я.

– Знаю, ты можешь получить все что угодно и сразу, а из-за этого человек начинает думать, будто ему принадлежит весь мир и люди – тоже. Но я надеюсь, ты понимаешь: у тебя нет права…

– Мам!

Я виновато взглянула на Дэвиса, однако он не заметил – смотрел на маму. Хотел что-то сказать, но осекся, потому что глаза наполнились слезами.

– Дэвис, что с тобой? – встревожилась она. Он снова попытался заговорить, но лишь всхлипнул. – Дэвис, прости, я не думала…

Он покраснел и проговорил:

– Извините.

Мама протянула к нему руку через стол, но остановилась.

– Просто не обижай мою девочку. Она у меня одна.

– Нам пора, – объявила я.

Мама и Дэвис продолжали смотреть друг на друга. Наконец она сказала:

– Домой к одиннадцати.

Я схватила Дэвиса за руку и потащила к выходу, бросив на маму гневный взгляд.

– Ты нормально? – спросила я, когда мы сели в «Эскаладу».

– Да, – тихо ответил он.

– Она просто слишком за меня волнуется.

– Я понимаю.

– Тебе нечего стесняться.

– Я и не стесняюсь.

– А что с тобой тогда?

– Трудно объяснить.

– У меня есть время послушать.

– Она неправа. Я не могу получить все что угодно и как только пожелаю.

– А чего тебе не хватает?

– Для начала, матери.

Он включил заднюю передачу и отъехал от дома.

Я не знала, как продолжить, поэтому лишь произнесла:

– Прости.

– Знаешь, как было у Йейтса во «Втором пришествии»? «У добрых сила правоты иссякла, а злые будто бы остервенились»? ^[7]

– Да, мы его читали на занятиях по углубленной программе.

– Я думаю, что недостаток веры в собственную правоту – гораздо хуже. Потому что в этом случае тебя просто несет течением, понимаешь? Ты – всего лишь пузырек в прибое империи.

– Хорошо сказано.

– Стащил у Роберта Пенна Уоррена. Меткие фразы у меня всегда ворованные, потому что сила правоты иссякла.

Мы ехали через реку. С моста было видно Пиратский остров.

– А знаешь, твоей маме не все равно. Большинство взрослых внутри – пустые. Они пытаются наполнить себя выпивкой, или деньгами, или Богом, или славой, или чем-то еще, чему поклоняются. И все это разлагает их изнутри, пока не останется ничего, кроме тех самых денег, или выпивки, или Бога, в которых человек искал спасения. И мой отец такой же – на самом деле он исчез много лет назад, вот почему, наверное, меня не особенно зацепило. Я хочу, чтобы он вернулся, но уже слишко давно хочу. Взрослые думают, что они имеют силу, а в реальности наоборот – сила имеет их.