Книга Черепахи — и нет им конца, страница 48 – Джон Грин

Нам нужно поговорить наедине.

Я хотела, чтобы он сам решал, открыть брату правду или нет.

Могу приехать в половине шестого.

Спасибо. Тогда увидимся.

День тянулся на удивление медленно. Я пыталась читать, писала сообщения Дейзи, смотрела телевизор, а время еле ползло. Минута длилась бесконечно, но та, что приходила за ней, была еще дольше.

Без пятнадцати пять я сидела в гостиной с книгой, а мама разбирала счета.

– Дэвис ненадолго заедет, – сообщила я.

– Хорошо. У меня есть пара дел. Тебе нужно что-нибудь из продуктов? – Я покачала головой. – Волнуешься? – спросила она.

– А может, я буду сама тебе говорить, если возникнут проблемы с психическим здоровьем?

– Я не могу не беспокоиться за тебя, малыш.

– Понимаю. Но я тоже не могу не чувствовать, как эта тревога на меня давит, будто огромный камень на груди.

– Я постараюсь.

– Спасибо, мама. Я тебя люблю.

– И я тебя. Очень-очень.

Я без конца переключала каналы, смотреть ничего не хотелось. Наконец в дверь тихо, неуверенно постучали – приехал Дэвис.

– Привет, – сказала я и обняла его.

– Привет.

Я жестом пригласила его сесть на диван.

– Как ты? – спросил Дэвис.

– Послушай, – начала я. – Надо поговорить о твоем отце. Я знаю, где находится рот бегуна. Устье ручья Погз-Ран, недостроенный тоннель.

Дэвис поморщился, потом кивнул.

– Точно?

– Я уверена. Думаю, твой отец там. Мы с Дейзи вчера туда спускались, и…

– Вы его видели?

Я покачала головой.

– Нет. Но рот бегуна – в устье ручья. Все сходится.

– Это просто заметка в его телефоне. Думаешь, он столько времени просидел бы там? В канализации?

– Возможно. Однако… в общем, не знаю.

– Однако?

– Не хочу тебя пугать. Оттуда шел нехороший запах. Просто ужасный.

– Это могло быть что угодно, – сказал Дэвис, но я заметила, что ему страшно.

– Да, ты совершенно прав.

– Я никогда не думал… не допускал мысли…

Дэвис осекся и зарыдал – так горько, будто разрывалось сердце. Он прижался ко мне, и я сидела, обняв его, чувствовала, как тяжело он дышит. По отцу тосковал не только Ноа.

– Боже, он умер? Умер?

– Ты еще ничего не знаешь, – возразила я.

Но Дэвис уже знал. Вот почему человек пропал без следа и не пытался выйти на связь – все это время он был мертв.

Дэвис лег, и я легла рядом – вместе мы едва уместились на стареньком диванчике. Он положил голову мне на плечо, повторяя: Что мне делать? Что делать? Я начала жалеть, что рассказала ему. Что мне делать? – спрашивал он снова и снова, словно умоляя.

– Жить дальше, – сказала я. – У тебя есть целых семь лет. Не важно, что на самом деле произошло, юридически его будут считать живым. У тебя останется дом и все остальное. Довольно большой срок, Дэвис. Ты успеешь начать жизнь заново. Семь лет назад мы с тобой еще даже не познакомились.

– У нас с Ноа никого нет, – прошептал он.

Я хотела сказать, что есть я, что он может на меня положиться, но это было не так.

– У тебя есть брат.

Он снова расплакался, и мы долго лежали, обнявшись, пока из магазина не вернулась мама. Мы с Дэвисом сразу вскочили, хотя ничего такого не делали.

– Извините, что помешала.

– Я уже ухожу, – сказал Дэвис.

– Оставайся, – ответили мы в один голос.

– Нет. Мне нужно идти.

Дэвис обнял меня одной рукой.

– Спасибо, – шепнул он, хотя я ничего не сделала.

На пороге он обернулся и посмотрел на меня и маму в нашей – как ему, должно быть, казалось – семейной идиллии. Я думала, он скажет что-нибудь на прощанье, но Дэвис только смущенно махнул рукой и вышел.

В доме Холмсов наступил тихий вечер. Обычный, словно ничего не произошло. Я писала сочинение о Гражданской войне. День – который, впрочем, не был особенно ясным – растаял в темноте за окном. Я сказала маме, что пойду спать. Переоделась в пижаму, почистила зубы, сменила пластырь, легла в постель и написала Дэвису: Привет.

Он не ответил, и я послала сообщение Дейзи. Я поговорила с Дэвисом.

Она: И как?

Я: Не очень.

Она: Хочешь, загляну к тебе?

Я: Давай.

Она: Выезжаю.

Через час мы с ней лежали на моей кровати с ноутбуками на животах. Я читала новый рассказ про Айалу. Каждый раз, стоило мне хихикнуть, Дейзи спрашивала: «Что смешного?» И я объясняла ей. А после мы просто смотрели в потолок.

– Ну вот, – сказала наконец моя подруга, – все и сложилось к лучшему.

– Как это?

– Наши герои разбогатели, никто не пострадал.

– Пострадали все.

– В смысле, никто не поранился.

– У меня разорвалась печень!

– А, точно. Я забыла. По крайней мере, никто не погиб.

– Гарольд погиб! И, возможно, Пикет!

– Холмси, я стараюсь придумать счастливый конец. А ты все портишь.

– Я такая Айала.

– Такая Айала.

– Со счастливыми концовками есть одна проблема, – сказала я. – Они либо не такие уж счастливые, либо не совсем концовки, понимаешь? В реальной жизни что-то становится лучше, а что-то хуже. И в конце концов ты умираешь.

Дейзи рассмеялась.

– Как всегда, Аза «И в конце концов ты умираешь» Холмс напоминает, что на самом деле все кончится вымиранием нашего вида.

Я тоже засмеялась.

– Ну, в общем, это единственный настоящий конец.

– Нет, Холмси. Ты выбираешь свои концы и свои начала. И рамку. Может, от тебя не зависит, что на картине, но рамку выбираешь ты.

Дэвис так и не ответил, даже когда я написала ему несколько дней спустя. Но он сделал новую запись в своем дневнике.

Ничто не вечно, я это понимаю. Но почему потери так мучают меня?