Книга Список ненависти, страница 6 – Дженнифер Браун

Я глянула на часы, встроенные в плиту, закинула рюкзак на плечи и откусила еще один кусочек от вафли. Автобус мог прийти в любую минуту.

– Я пошла, – направилась я к двери. – Удачи с домашкой.

– Пока, – крикнул Фрэнки мне вслед, когда я уже вышла на крыльцо и закрывала за собой дверь.

Воздух был какой-то промозглый, словно близилась зима, а не лето. Похоже, теплее, чем сейчас, этот день уже не станет.

2

«ГАРВИН-КАУНТИ САН-ТРИБЮН»

3 мая 2008 года репортер Анджела Дэш

Шестнадцатилетняя Кристи Брутер, капитан школьной команды по софтболу, была первой и, похоже, запланированной жертвой.

– По словам одноклассниц, он толкнул Кристи в плечо, – рассказывает мать девушки, Эми Брутер. – И когда она обернулась, бросил: «Ты давно уже числишься в нашем списке». «В каком списке?» – спросила она, и он выстрелил.

Брутер была ранена в живот, и по словам докторов, «ей чертовски повезло, что она выжила». В ходе расследования подтвердилось, что имя Брутер действительно было первым среди сотен других в печально известном «Списке ненависти» – красном блокноте, конфискованном у родителей Ника Левила спустя несколько часов после массового расстрела.

* * *

– Нервничаешь?

Я пожала плечами и подцепила пальцем кусочек резины, отходившей от подошвы балеток. Меня обуревало столько эмоций, что хотелось выскочить из машины и пронестись по улице с диким криком. Хватило же меня только на то, чтобы пожать плечами. И это хорошо. Мама с меня глаз не спускала. Любой неверный шаг с моей стороны, и она помчится к доктору Хилеру, наговорит ему всякого, раздув из мухи слона, и тогда меня опять ждет серьезный разговор.

Мы с доктором Хилером ведем серьезный разговор минимум раз в неделю. Проходит он примерно так.

Доктор Хилер спрашивает:

– Тебе ничего не угрожает?

– Я не собираюсь покончить жизнь самоубийством, если вы об этом, – отвечаю я.

– Да, об этом.

– Не буду я ничего с собой делать. Это мама паникует на пустом месте.

– Она просто волнуется за тебя.

Потом мы обычно переходим к другим темам, но по возвращении домой я забираюсь в постель и начинаю думать об этом. О самоубийстве. Мне ничего не грозит? Может, у меня проявляются суицидальные наклонности, но я их не замечаю? А потом в сгущающихся сумерках я извожу себя вопросом: что же, блин, со мной приключилось такого, что я сама не знаю кто я? Ведь это же самый легкий вопрос на свете. Только я уже долгое время не могу на него ответить. А может, и никогда не могла.

Порой в моем мире – где родители ненавидят друг друга, а школа смахивает на поле битвы – отвратно быть мною. Ник был моей отдушиной. Единственным человеком, который меня понимал. Мы словно были половинками одного целого – с одинаковыми мыслями, чувствами, бедами. И теперь, лишившись своей половинки, я лежу в темной комнате, страдая от того, что не знаю, как опять стать самой собой. Поворачиваюсь на бок, смотрю на нарисованных лошадей и, как в детстве, мечтаю о том, чтобы они ожили, унесли меня прочь и я бы больше не изводилась подобными мыслями. Я не знаю кто я, и от этого очень больно. Зато я знаю наверняка, что устала от боли.

Мама протянула руку и ободряюще похлопала меня по колену.

– Если выдержишь половину дня и я тебе понадоблюсь, позвони. Хорошо?

Я не ответила. В горле встал ком. Казалось нереальным, что я буду ходить по школьным коридорам и встречаться с хорошо знакомыми мне ребятами, вдруг ставшими незнакомцами. Такими как Аллен Мун – он заявил прямо в камеру: «Надеюсь, они упекут Валери за решетку. Пожизненно». Или как Кармен Чиарро – ее процитировали в газете: «Не понимаю, откуда в этом Списке взялось мое имя. До того дня я вообще знать не знала Ника и Валери».

Ника она, может, и не знала. Он перешел в нашу школу в девятом классе и был тихим худеньким пареньком, плохо одетым и грязноволосым. Но мы с Кармен вместе ходили в начальную школу. Она соврала, сказав, что не знает меня. И поскольку она дружила с нашим «мистером Квотербеком» – Крисом Саммерсом, который ненавидел Ника и при каждом удобном случае издевался над ним на потеху своим дружкам, подозреваю, что и Ника она тоже знала. Я встречусь сегодня с Алленом и Кармен? Они будут меня искать или будут надеяться на то, что я не появлюсь?

– И у тебя есть номер доктора Хилера, – снова похлопала меня по колену мама.

– Знаю, – кивнула я.

Мы повернули на Оук-стрит. Я бы могла проделать этот путь за рулем с закрытыми глазами. Поворот направо, на Оук-стрит. Затем налево на Фаундлин-авеню. Снова налево, на Старлинг-стрит. И наконец направо – на парковку. Прямо впереди школа «Гарвин». Не пропустишь.

Этим утром я смотрю на нее другими глазами. Никогда больше вид этой школы не вызовет во мне того волнения, которое я испытывала в девятом классе. Никогда больше не будет ассоциироваться с умопомрачительным романом, радостью, смехом и гордостью за хорошо выполненную работу – всем тем, о чем думают люди, вспоминая свои школьные дни. Ник и это отнял у меня, у нас всех в тот день. Он лишил нас не только наивности и ощущения благополучия. Он обокрал нас, забрав и наши воспоминания.

– У тебя все будет хорошо, – повторила мама.

Я отвернулась и уставилась в окно.

Через футбольное поле под ручку с Сэмом Холлом шла Делани Петерс. Не знала, что они встречаются. Мне вдруг почудилось, будто не лето прошло, а целая жизнь. Не случись то что случилось, я бы все лето провела на озере, в боулинг-клубе, у заправки и в забегаловках, слушая сплетни о жизни знакомых и их новых романах. Вместо этого я заперлась ото всех в своей комнате. Меня мутило даже от мысли о том, чтобы пойти с мамой в магазин.

– Доктор Хилер твердо убежден, что ты справишься сегодня на ура.

– Знаю.

Я наклонилась вперед, и у меня засосало под ложечкой. На трибунах как ни в чем не бывало сидели Стейси, Дьюс, Мейсон, Дэвид, Лиз и Ребекка. Будь все как всегда, я сидела бы вместе с ними. И с Ником. Мы бы сравнивали учебное расписание, ворчали по поводу того, с кем придется сталкиваться на уроках, болтали о совместных вечеринках. У меня начали потеть ладони. Стейси засмеялась над чем-то сказанным Дьюсом, и я почувствовала себя изгоем острее, чем когда-либо.

Мы въехали на подъездную дорожку, и в глаза тут же бросились две припаркованные у школы патрульные машины. Наверное, я пораженно ахнула или лицом выдала свое удивление, потому что мама объяснила:

– Теперь это обычное дело. Обеспечение безопасности. Сама понимаешь, из-за чего. Полиция боится появления подражателей. Тебе здесь ничего не угрожает, Валери.

Мама остановилась, убрала руки с руля и посмотрела на меня. Уголки ее губ подрагивали, и она рассеянно подцепляла заусенец на пальце. Я сделала вид, что не замечаю этого, и вымученно улыбнулась.