Онлайн книга «По следам фальшивых денег»
|
– Прошу прощения, мадемуазель. Я бы не стал ругаться, если бы знал, что меня кто-нибудь поймет. Еще раз прошу прощения. – Ничего. Вы давно из России? – Неделю. – Как там? – Все по-прежнему, стоит Русь-матушка. Разрешите представиться, мадемуазель. Надворный советник Ковалевич, Владислав Николаевич. Служу по ведомству путей сообщения. В Париже в командировке. – Володко. Эмилия Эдмундовна. – Pani Polak? – Tak! Nie wiem, dużo języka ojczystego [24]. Боже мой, как чудесно встретиться в Париже с соотечественником! Вы даже не представляете, как приятно слышать родную речь. Рассказывайте мне скорее, как там на родине? – Мадемуазель, я с удовольствием исполню вашу просьбу, но думаю, что в кафе нам будет удобнее. Я знаю неподалеку одно очень неплохое местечко. Позвольте вас пригласить? – С удовольствием! Однако получилось так, что Кунцевич больше слушал, чем рассказывал. Барышня буквально наслаждалась возможностью поговорить по-русски. – Париж прекрасный город. Эти бульвары, эти кафе, это вино, эта еда. Все прекрасно. Первую неделю, две, три. А потом все начинает надоедать. И бульвары, и вино. А еда! Нельзя же питаться земноводными и насекомыми! Мясо подают полусырым. А суп! Вы ели их луковый суп? – Ел, и, как и вы, не в восторге. – Господи, как я хочу щей! Обыкновенных вчерашних щей, таких, которые наша кухарка делает. А пельмени! Полжизни отдала бы за наши сибирские пельмени. Вы знаете, у меня и батюшка, и матушка поляки, мы и в костел ходили, а не в церковь. Но во мне буквально нет ничего польского, кроме имени. Обоих дедов сослали в Сибирь в шестидесятых, папаше пять лет тогда было, а матушка и вовсе в Томске родилась. Боже, как я хочу в Благовещенск, как я хочу нашу зиму! Вы были здесь зимой? Тут зимой нет снега, вы представляете? Если снег выпадает, он сразу тает. Но в домах холодно. Мороза нет, а холодно. Они не топят! Они жалеют дрова! Я жила в первоклассной гостинице, так и там не топили! Я буквально мерзла. Господи, как я хочу домой. – Осмелюсь спросить, что же вас здесь удерживает? – Я не могу вам сказать. Не могу! – На глазах барышни показались слезы. – Ну, ну, ну, не надо, не плачьте. Давайте лучше выпьем вина. Все-таки помимо плохого в Париже есть много хорошего. Вино, например. Вы какое предпочитаете? – Сотерн. – Гарсон! – позвал Кунцевич. У самого дома пьяненькая Эмилия все-таки опять не удержалась от слез. – Ах, Владислав Николаевич, какой вы чудесный. Я, к сожалению, сейчас не могу позвать вас в гости. Но я непременно хочу с вами встретиться еще раз. – Так давайте встретимся. Если у вас неудобно, давайте опять в кафе. – Давайте! Давайте завтра, в двенадцать там же? Только приходите непременно! Придете? Пообещайте, что придете. – Обязательно буду. Взяв извозчика, Кунцевич отправился на rue des Saussaies. Пообщавшись с Себилем, он вернулся в отель и наконец-то завалился спать. На следующий день он был у Себиля в десять утра. – За домом мы установили круглосуточное наблюдение. Володко там не зарегистрирована. Одну из комнат в ее квартире снимает некто… – начальник дирекции розысков посмотрел в бумаги, – Ку-цан-ко – слесарь-механик, подданный русского императора. Вам эта фамилия что-нибудь говорит? – Куцанко? Нет, ничего не говорит. Фамилия малоросская, скажем так, не редкая. Она живет с ним? – Да. Господин Куцанко работает в метрополитене. Работает недавно, до этого почти месяц был без места. Ранее работал в больнице Брока, там с мадемуазель и познакомился. – Она там тоже работала? – Нет, лечилась. Подхватила инфлюэнцию. – Однако же как много узнали ваши люди за неполные сутки! – Мы поговорили с квартирной хозяйкой. Наш инспектор пригрозил ей штрафом за несообщение о новой жиличке, вот она и стала такой словоохотливой. – Жюль, вы не могли бы предоставить мне завтра автомобиль? И я на пару дней хочу переменить гостиницу, перееду в отель подороже. Барышне надобно пустить пыль в глаза, да и знают в «Тибре», по какому ведомству я служу. И еще, скажите, а где в Париже можно отведать настоящих русских щей? Ровно в двенадцать он подошел к Эмилии, уже сидящей за столиком летней веранды кафе, и преподнес ей букет из дюжины алых роз. – Ах! Какая красота! Спасибо. – Эмилия, после вчерашнего нашего разговора я поставил перед собой задачу убедить вас в том, что Париж, несмотря на все его недостатки, прекраснейший город. Я думаю, что мне это удастся. – А мне кажется, нет. – Чтобы узнать, кто из нас прав, надобно проверить. Вы согласны? – Эх, согласна! А что мы будем делать? – Для начала перекусим. – Да, да, пожалуйста. – Эмилия подвинула к нему меню. – Нет, завтракать мы будем не здесь. – А где? – Поехали. Он перевел ее через дорогу и открыл дверцу Peugeot «Bébé». Глазки девушки заблестели. Вечером глазки m-ll Володко блестели еще больше. – Владислав, вы были правы. Париж действительно чудесный город. А щи в «Амбассадоре» почти такие же вкусные, как у нашей кухарки! Если бы мы заключили пари, вы бы получили приз. – Да, жалко, что мы не заключили пари. – И мне жалко. Вы мне покажете, где остановились? Игошин и Тараканов вышли на палубу. Пристав был в наглухо застегнутой шинели и с корзиной в руках – пароход подходил к Соболиной. – Еле от нее вырвался, – пожаловался Тараканов на певичку. Пристав усмехнулся: – Зачем же вы вырывались? – Я женат, – пожал плечами Осип Григорьевич. – И счастлив в браке. – Я, голубчик, тоже женат, и тоже счастлив, но вырываться от фрейлейн Розы ни за что бы не стал. В это время хрипло и громко загудел пароходный гудок, избавив столичного сыщика от необходимости отвечать. «Барон Корф» сделал крутой поворот и стал подходить к пристани. С мостика неслись отрывистые слова команды. На нижней палубе матросы гремели сходнями. Пассажиры суетились, готовясь к высадке. На берегу под горою в слабо освещаемой керосиновыми фонарями темноте толпился народ. Через несколько минут, когда брошенные с парохода железные «концы» были укреплены на горе и даны сходни, началась высадка. Одни сходили совсем, другие за провизией в местные лавчонки, третьи просто прогуляться. |