Онлайн книга «Простить нельзя помиловать (сборник)»
|
Включив чайник, Аркадий сел к столу и посмотрел на нее тем понимающим взглядом, который всегда заставлял Машу извиваться от стыда. – Он не обижает тебя? – Матвей? Нет, что ты! Маша ответила мгновенно, чтобы не поддаться желанию поделиться с ним тоской последних вечеров. Они были заполнены прислушиванием к шагам в коридоре, выстраиванием следственных версий и боязнью задать хоть один из тех вопросов, которых к возвращению Матвея накапливался целый пуд. Он больше не видел ее. Говорил ласково и любил ночью, даже как-то особенно жадно. Но не видел. Внезапная слепота должна была иметь причину, только Маше не удавалось ее найти. Вернее, находила-то она множество причин, но не хотела принять ни одну. – Ты выглядишь не слишком счастливой, – заметил Аркадий на правах старого друга, который может позволить себе бестактность. «У меня земля уходит из-под ног! – хотелось крикнуть Маше. – Я бросила свой мир, а у него пропало желание создать для меня новый. Ему ведь хотелось этого, я знаю! Что же случилось? Что-то ведь поменяло его отношение… Другой темп жизни? Он уже пережил все, что мог чувствовать ко мне? И что же теперь?» – Мишка в больнице, как я могу чувствовать себя счастливой? – ответила она, и это тоже было правдой. Аркадий поднялся выключить чайник. – Ты ведь могла и не узнать об этом… – Что? – Маша замерла, потянувшись за чашками. – Ты мог не сообщить мне? – Зачем? Ты от них отказалась… Не официально, конечно, но фактически… – Я от них не отказывалась! – все же закричала она, потому что эта боль была не менее сильной. – Ты сам настоял, чтобы мальчики не трогались с места! – Поставь чашки, – сказал Аркадий. – Разобьешь. Она задыхалась: – Как ты можешь быть таким… И поняла, что не может назвать его ни жестоким, ни безжалостным. Это она была таковой, если позволила себе наполовину осиротить своих детей ради другого ребенка, который только кажется взрослым, а сам лишь тем и занимается, что потакает своим капризам и меняет одну игрушку на другую. «Да что это со мной?! – ужаснулась она. – Это же Матвей! Мой зеленоглазый принц… Разве я смогу жить без этого изумрудного света? Чем вообще жить, если воздух любви заражен равнодушием? Чем живет Аркадий?» Маша будто заново увидела мужа – человека, научившегося существовать в безвоздушном пространстве. – Как ты… – начала она с того же, хотя уже забыла, какие слова только что собиралась бросить ему в лицо. – Как ты… вообще? Справляешься? Его усмешка горько обозначилась на лице. – Стадию сосисок мы уже прошли. Потихоньку учусь готовить. Если ты об этом… – Я не об этом. – В остальном все нормально, – Аркадий насыпал в чашки кофе и залил кипятком. – Не у них, у меня. Он посмотрел в чашку и с сожалением пробормотал: – Надо было наоборот сделать, сначала кипяток… Так вкуснее. Ты заболтала меня. Осторожно шагнув к нему, Маша напомнила: – Раньше ты учил меня, что нужно уметь прощать. Я не желала, чтоб меня учили, поэтому и не умела не держать зла. А у тебя всегда получалось… Помнишь? – Разве похоже, что я до сих пор не простил тебя? Сахара добавить? – Конечно, – она разочарованно отодвинулась. – Как всегда. – Вкусы меняются. Стоит лишь взглянуть на меня и на Матвея, как убедишься в этом. Маша сделала еще шаг назад: – Ты не хочешь иметь с ним ничего общего? Покопавшись в ящике, Аркадий извлек ложку и тогда обернулся: – А что у нас общего? Я ведь не оспариваю никаких прав на тебя. – А почему? – выкрикнула Маша, вцепившись в край стола. – Почему ты даже не захотел бороться за меня?! Собрав в ладонь просыпавшийся сахар, он стряхнул его в раковину и сполоснул руки. – Мне кажется это унизительным, – ответил он как-то задумчиво. Машин гнев сразу сменился горечью: – Твоя гордость управляет тобой. У него вырвался едкий смешок: – Не хочу даже намекать, что в таком случае управляет тобой. Пей свой кофе, он остывает, пока ты кипятишься. Маша послушно сделала несколько глотков, коротко взглядывая на него поверх чашки. Проследив за ней, Аркадий спросил: – К чему этот разговор? У меня такое недоброе предчувствие, будто ты готовишь очередную операцию вторжения. Теперь уже в нашу семью. Она ахнула: – В вашу?! А я к ней не имею отношения? – А разве имеешь? Он теперь твоя семья. Машу на мгновенье отбросило во времени. В тот самый день перед Новым годом, когда они с Матвеем еще только ехали сюда. Тогда она произнесла те же слова: «Ты теперь моя семья». И услышала в них потайную фальшь. – Ты не пустишь меня назад, я знаю. Даже если я буду очень об этом просить… Вцепившись в чашку, Маша ждала: послышится ли в его ответе хоть отзвук спасительной для нее надежды? Но Аркадий проговорил почти безразлично и по-простецки, будто вовсе не женщина стояла перед ним, поскреб подбородок: – Чего уж скрывать, были ночи, когда я твердил, как умалишенный: «Вернись ко мне! Вернись же…» Если б ты появилась тогда… Тебе даже просить не нужно было бы. А потом… Усталость накопилась, что ли. Работы много было, и с домашними делами с непривычки долго возился. В общем, я стал засыпать мгновенно. Одеяло не успевал натянуть. И стало как-то все равно, понимаешь? Как принято говорить, жизнь пошла своим чередом. А тебе, конечно, хотелось, чтобы я страдал вечно? – Я вообще не хотела, чтоб ты страдал, – Маша устремила взгляд на чашку с коричневыми подтеками, лишь бы он не уловил, как все в ней застонало: «Да, я хотела этого! Какой женщине этого не хочется?» Он улыбнулся: – Тогда ты должна быть довольна. – Это ужасно! – вырвалось у нее. – То, как мы сейчас разговариваем. – Что же в этом ужасного? Вот если б мы орали друг на друга… – Это было бы лучше! А так мы словно чужие. Аркадий спокойно заметил: – А мы и есть чужие. Если ты надеялась завести мужской гарем… «Конечно! Именно на это я втайне и надеялась!» – …то тебе это не удалось. Маша толкнула чашку. Тяжело скользнув по столу, та замерла далеко от края. – Разобьешь еще и ее… – Я ничего не хотела разбивать! Я влюбилась, ты можешь это понять? – Могу, – сказал он. – Понять могу. Но помочь тебе в этом – нет. Да ты и сама не знаешь, чего хочешь. |