Книга Святой Грааль, страница 3 – Юрий Никитин

— Спаси Бог, — прошептал Томас. Губы едва шевелились, получилось «Спасибо». — Ты кто?

— Калика перехожая, — ответил паломник. Голос его был сухой, безжизненный, но могучий.

— Калека? — переспросил Томас.

— Калика, — ответил странник. — Это...

Томас пытался удержать сознание, но голос странника истончился, как леденец во рту, исчез. Очнувшись много позже, нашел ту же серую пелену, догадался стащить мокрую тряпку, но тут же водрузил обратно — лоб горел, словно уже колотился им о самый толстый котел у Вельзевула.

Калика сидел возле небольшого костра, сгорбленный, неподвижный, как валун. Его плащ был под Томасом, и рыцарь содрогнулся от жалости и отвращения: калика был ужасен худобой. Скелет, обтянутый кожей, кое-как прикрытый лохмотьями. У костра калика разогрелся, оттуда шел гнусный запах немытого тела.

— Как твое имя, — спросил Томас слабым голосом, — из какой ты страны?

Калика медленно, словно с усилием, повернул к нему голову. Глаза были темными, а в зрачках блестели красноватые искры.

— Я родом из Руси, — ответил он медленно. — Меня зовут Олег. Я был в Святой земле, как и ты, ради подвига...

Томас закашлялся, скривился от острой боли в боку. Он чувствовал ушибы, кровоподтеки: доспехи хоть и выдержали удары, кроме одного, но прогнулись под тяжелым разбойничьим топором...

— Ничего, — утешил Томас, задыхаясь, — в этот раз не получилось, в чем-то другом повезет.

Калика ответил бесцветным голосом:

— Получилось... Все, как я желал.

Томас поперхнулся воздухом, от удивления даже приподнялся на локтях, терпя режущую боль:

— Святой калика, но у тебя такой вид, словно только что выпустили из сарацинского подземелья! А до этого каждый день о твою спину ломали все прутья, что растут на землях от Нила до Евфрата!

— Подвиг, — повторил калика глухо.

Томас лег, возразил устало:

— Подвиг — сразить дракона! Ворваться на горячем коне в гущу сарацинского войска, повергнуть сильнейших, отнять прапор! Подвиг — спасти принцессу, а похитителя вбить по ноздри в землю...

Он замолчал, перед глазами запрыгали черные мухи. Калика Олег молчал, с задумчивым видом помешивал прутиком багровые угли. Нагнулся, выхватил что-то похожее на камень-голыш, перебросил с ладони на ладонь:

— Испек дюжину яиц. Тебе надо есть, ты иначе не умеешь.

Томас потянул ноздрями, ощутил будоражащий запах. Вспомнил, что ехал к этому лесу голодный как волк, мечтал поесть, отдохнуть, полежать вот так в тени под деревом.

— Ты умеешь иначе, — ответил он, не утерпев. — По тебе видно.

Отшельник выгреб из огня остальные яйца, пальцы Томаса тряслись, когда сдирал скорлупу. Полдюжины яиц проглотил, почти не распробовал, лишь когда в желудке приятно потяжелело, спохватился:

— Прости, святой калика!.. Голоден был.

— Просто калика, — поправил Олег кротко. — Бывают святые волхвы, святые отшельники, наставники, но калики — только калики.

Он переменил рыцарю повязку, осмотрел рану. От жара Томас терял сознание, в боку все еще жгло, но острая боль медленно уходила.

— Бог тебе зачтет, — сказал он неловко, но с чувством достоинства. — Из-за меня и ты запаздываешь в свои края.

— Я не спешу, — успокоил калика. — А ты поправляешься быстро. Не терзайся, ты ничего мне не должен. Ты защитил меня от своры злых псов, я лишь возвращаю долг.

— Тогда квиты...

Несколько раз просыпался в жару, всякий раз сверху нависало крупное лицо с печальными глазами. По щекам текли холодные капли, на лоб опускалась тряпка настолько ледяная, что Томас пытался убрать, но сил не было. Наконец заснул так крепко, что когда просыпался, оказывался лишь в другом сне, и так несколько раз, пока наконец не увидел себя под знакомым дубом.

Его одежда висела на дереве, под собой Томас нащупал толстый слой нарубленных веток, укрытых его плащом. Отшельник сидел в трех шагах перед догорающим костром, равнодушно смотрел в покрывающиеся серым налетом угли. Томас ощутил, как в желудке забеспокоилось, задергалось, взвыло.

Олег поднял голову. В запавших глазах блеснули и погасли красные искорки:

— Очнулся?.. Рана заживает. Можешь потихоньку подниматься.

— Святой отец, — проговорил Томас дрожащим голосом, — у меня голодные миражи, словно я все еще иду через сарацинские пески. Чудится жареное...

— Я подстрелил кабанчика, — ответил калика безучастно. — Тебе религия не запрещает есть свинину?

— Не запрещает! — воскликнул Томас горячо, даже закашлялся. — Еще как не запрещает!

Он приподнялся, удивился, что в самом деле поднялся, лишь в боку кольнуло. Олег заостренным прутиком раздвинул угли, воткнул острие в плоский коричневый камень, поддел и подал Томасу. Тот схватил, сообразив , что это не камень, а прожаренный ломоть мяса. На пальцы капнуло горячим соком, обожгло, он помянул Сатану недобрым словом, уронил мясо на землю, подхватил и, не стряхнув налипших травинок, жадно вонзил зубы. Поспешно выплюнул — горячо, перебросил с ладони на ладонь, пожирая глазами ломоть, истекающий соком в прокушенном месте.

— Чем убил? — спросил он торопливо. — У меня лука не было. Лук вообще не рыцарское оружие!

— Сделал, — отмахнулся калика. — Палки растут везде, а вместо тетивы я взял шнур из твоей перевязи.

Томас грыз мясо, посматривал на калику с удивлением. Впрочем, кабанчик мог оказаться непуганым. Или одуревшим. Или уже раненым, умирающим.

— А тебе вера не мешает убивать?

— Почему бы? — удивился калика. — Нет, вера в богов никому убивать не мешает.

— В богов? — переспросил Томас в ужасе. — Язычник!

Снова уронил, подхватил с земли, не замечая хрустящих на зубах песчинок и сухих стеблей травы. Калика равнодушно двинул плечами:

— Моя вера добрее. Никого не гоним. Поставь и Христу столб или крест возле наших богов. Уже приняли Хорса, Симаргла, даже кельтского Тарана...

— Язычник! — повторил Томас с отвращением. — Христос — бог богов!.. Он главнее всех.

— Поставь рядом, — повторил калика. — Понесут жертвы ему одному — оставим только его.

— Христос не принимает жертв.

— А хвалу, песнопения, курение благовонных смол?

Томас хотел заткнуть уши, но на углях жарились сочные ломти розового мяса, исходили паром и ароматами, калика накалывал прутиком, подавал Томасу ломти, наконец отдал и сам прутик. Томас кое-как проглотил кус, просипел полузадушенно:

— Сам-то почему не ешь?.. Просвечиваешь на солнце...