Книга Несбывшийся ребенок, страница 58 – Катрин Чиджи

* * *

Эрих тоже стоит в толпе. Он специально приехал в Берлин на один день вместе с дочками, чтобы увидеть открытие Дворца. Его жена Беттина простудилась и осталась дома в Лейпциге.

— Я обязательно пришлю тебе открытку, — пообещала Штеффи, целуя маму перед отъездом. — Такую, где будет Дворец.

— Спасибо, золотце, — улыбнулась мама.

— Мы вернемся к вечеру, бестолочь, — буркнула Карина.

— Не важно, — возразила мама. — Я хочу такую открытку.

Утро выдалось прохладное, из-за угольной пыли небо кажется грязным.

— Что-то не слишком похоже на дворец, — ворчит Карина, нетерпеливо оглядывая очередь.

— Точно, — поддакивает Штеффи. — Где башни для принцесс?

— Это совсем другой дворец, малышка, — смеется Эрих.

Попав внутрь, девочки первым делом ищут кегельбан. Дорожки из отполированного вощеного дерева сверкают как реки, шары катятся по ним с оглушительным грохотом прибывающего поезда. Карина засовывает руку в отверстие, чтобы нащупать секрет, понять механизм, но, прежде чем Эрих успевает предупредить ее, получает мячом по пальцам.

— Дай посмотрю, — говорит он. — Так-так. Придется ампутировать всю руку до плеча. Ты больше не сможешь плавать по прямой. Что скажете, доктор Штеффи?

— И плечо тоже, — отзывается та.

— Это ужасно, — вздыхает Эрих.

— Шутки у вас дурацкие! — огрызается Карина.

* * *

Кафе устроено в форме идеального круга.

— Чтобы всех обслуживали строго по очереди, — предположила Карина, и Эрих кивнул.

Девочки выпили по бутылке «Вита-Колы», от чего сначала дружно рыгнули, а потом захихикали. И, конечно, не забыли купить открытку для мамы.

— Напиши ей, сколько здесь света, — советует Карина. — И про уборщиц в туалетах тоже напиши.

Эрих и девочки отдыхают в просторном белом фойе на одном из бесконечных диванов, на котором может запросто разместиться дюжина семей вместе с бабушками и дедушками. Справа от них сидят две женщины и спорят о чем-то, настоящее оно или нет, но до Эриха долетают лишь обрывки фраз.

Напоследок все они, Эрих с дочками, фрау Миллер и фрау Мюллер, осматривают огромные картины, развешанные в фойе: молодежь мира с развевающимися красными флагами, развалины Фрауэнкирхе на фоне пламенеющего неба, тело павшего воина, покрытое белой тканью, горящие книги, Икар, взмывающий в небо, и пилот, падающий на землю. Мир не может остаться прежним. Он должен измениться.

В приемном покое сидит зеленоглазая темноволосая девочка с подвязанной рукой, рядом с ней отец. Эрих на секунду останавливается в дверях и вдыхает поглубже — нет, конечно, опять показалось, это не может быть Зиглинда. С ним время от времени такое случается: она мерещится ему в вагонах эс-бана, в проезжающих машинах, в отражениях витрин и в лицах пациенток, приходящих к нему с порезами и переломами.

— Что случилось? — привычно спрашивает он, осторожно освобождая руку девочки и ощупывая опухшее запястье.

— Упала с перекладины, — отвечает та. — Отвлеклась.

— У нее отборочные соревнования через три недели, — вмешивается отец, сжимая здоровую руку дочери.

— Соревнования?

— Она новая Комэнеч ^[31]! Все так говорят. Пе-релом?

— Нужно делать рентген. Но вообще больше похоже на растяжение связок.

— Отлично, — откликается девочка.

— Отлично? — переспрашивает мужчина, который, возможно, вовсе и не ее отец. — Отлично?

Эрих подвязывает руку обратно.

— Давайте дождемся результатов рентгена.

Он видел эту девочку по телевизору несколько месяцев назад, когда показывали московскую Олимпиаду. Она крутилась и извивалась на экране, как рыбка.

— Папа, мама, смотрите! — кричат Карина и Штеффи, танцуя по комнате на носочках и перепрыгивая через стулья.

На экране телевизора та девочка, похожая на Зиглинду, соскакивает со снаряда и замирает на долю секунды, восстанавливая равновесие. Перед глазами Эриха всплывает полуразрушенный Берлин: они с Зиглиндой взбегают на обломки, подначивая друг друга, а фрау Хуммель кричит снизу: «Вы сломаете шеи! Разобьетесь!»

Эрих не сказал домашним, что лечил эту девочку из телевизора. На экране идет повтор ее выступления, и он не может оторвать глаз: вылитая Зиглинда, целая и невредимая, летит к нему через прожитые годы. Поворот в замедленной съемке — как подарок на память. Эрих вспоминает об улье с лицом Луизы, дедушкиной первой любви, который он сам вырезал. Мы создаем копии тех, кого потеряли, и храним их, как талисманы против неумолимого хода времени, — наполняем роем воспоминаний, сладостных и легкокрылых.

Карина и Штеффи кланяются, Беттина хлопает.

— Сколько баллов? — наперебой спрашивают девочки. — Кто выиграл?

— Ничья, — заявляет Эрих.

— Обе выступили замечательно, — поддакивает Беттина.

Девочки унаследовали от матери рыжие волосы и бледную кожу, а вот на Эриха они совсем не похожи. Правда, Беттина то и дело замечает в дочерях черты Кренингов, например, в манере Штеффи смеяться или в привычке Карины наклонять голову.

— Не забывай, — замечает Эрих. — Кренинги мне не родные.

— И слава богу! — восклицает Беттина.

Она видела мать мужа всего однажды, на свадьбе, и не разрешала возить к ней девочек. «Эта женщина» называла она свекровь, «эта нацистка». Эрих не спорил.

Вечером, пока Карина и Штеффи чистят зубы и натягивают пижамы, Беттина замечает:

— Следующая Олимпиада пройдет в Лос-Анджелесе.

— Да? — отзывается Эрих.

Телевидение закидывает их новостями: иностранное высокопоставленное лицо посетило завод-передовик, местное официальное лицо торжественно открыло многоквартирный дом для семей из Марцана.

— План такой, товарищ: готовим дочерей к Олимпиаде и вместе с ними выезжаем под видом тренеров.

Эрих понимает, что жена шутит. Это их давняя игра — выдумывать планы побега за границу. Но даже дома, даже в их собственной кровати он по привычке делает ей знак говорить тише. Везде есть уши. Лучше использовать шифр или говорить под шум воды. Много лет назад в студенческом кафе, когда они с Беттиной отмечали день рождения, он заметил женщину за соседним столиком, которая старательно записывала их болтовню. Шампанское ударило в голову, и они, потеряв всякую осторожность, вслух составляли планы побега: гигантская катапульта из эластичных бинтов, реактивный ранец на тяге из маринованного лука, пара телескопических ходулей. Позднее он замечал щелчки в телефонной трубке и слежку на улице. Словно за плечом всегда была тень.