
Онлайн книга «Блудный сын, или Ойкумена. Двадцать лет спустя. Книга 1. Отщепенец»
Скорбная маска, подумал Тумидус. Скорбь на моём лице. Надо срочно вернуть скорбь обратно. Неловко идти к умирающему с челюстью, отвалившейся до самой земли. Опять же, нам надо поговорить, а как говорить с такой-то челюстью? – Никто не будет нас больше бить, Пинать по заднице, да, Никто не будет нас бить ногой, Никакой ублюдок не будет! Тумидуса заметили: – Бвана! – Белый бвана! Белее снега! – Жадный бвана! Жаднее Папы! – Военный бвана! Военней танка! – Куум! Куум! – Ку-у-у-у-ммм!!! Окружили. Прижались. Втащили в круг: – Папа уходит от нас, ай, умм, о-о-о! Йе-е, уходит Папа! Кого нам страшиться теперь, ай, умм, о-о-о? Некого нам страшиться! – Брысь отсюда! На крыльце стоял Папа Лусэро. Карлик выглядел плохо: кожа цвета золы, морщины словно резцом навели. Слепой, он и стоял как слепой. Если обычно два перепелиных, сваренных вкрутую яйца, что белели в Папиных глазницах, воспринимались окружающими как очередное издевательство карлика – так легко и уверенно он двигался – то сейчас Папа левой рукой держался за косяк двери, а правой щупал воздух перед собой. Впрочем, это тоже могло быть очередным издевательством. – Брысь, – согласился Тумидус, вырываясь из цепких рук женщин и детей. – Отпустите меня, живо! И добавил, кивком указав на Папу: – Слышали? – Это я тебе, – пояснил Папа, ответным кивком указав на военного трибуна. – Я тебя на когда приглашал? А ты когда явился? Брысь, говорю! Сгинь! Все придут, тогда и ты приходи. А пока что мы сами, по-семейному… – Все не придут, – брякнул Тумидус. – В смысле, придут, но не все. Это я молодец, отметил он. Это по-нашему, по-солдатски. Бряк, и наповал. А я, дурак, ещё прикидывал, как бы половчее озвучить скользкую тему. Озвучил, дипломат хренов. – Кто не придёт? – Кешаб. – Злюка Кешаб? – Да. – Не придёт ко мне на проводы? – Да. – Почему? – Он занят. Папа сел на крыльцо. Не сел, упал. Шлепнулся на тощие ягодицы – всей радости, что падать было невысоко, при его-то росте. Встречать Тумидуса карлик вышел в цветастой пижамной куртке, но без штанов. Голые, худые, высохшие как палки ноги антиса смешно торчали над краем крыльца. Голени темнели синяками и струпьями по краям плохо заживших ссадин. Чувствовалось, что в последнее время Лусэро Шанвури редко взлетал, зато часто падал. – Чем он занят? – спросил Папа. И сам себе ответил: – Ну да, конечно. Он гоняется за этим придурком. – За каким придурком? – опешил военный трибун. – За этим. Ты что, не в курсе? Тумидус обиделся: – Я в курсе. Я не знал, что он придурок, – разговор о гипотетическом беглеце, нападающем на корабли, складывался всё хуже и хуже. – Я думал, он антис-псих. Антис-брамайн. Вероятно, антис-ребёнок… – Одним словом, придурок, – карлик вздохнул. – Ты Кешаба видел? Тоже придурок, мозги набекрень. И не спорь со мной! – Я и не спорю. – Жалко, что я умираю. Я бы отправился на охоту вместо Кешаба. В крайнем случае, вместе с Кешабом… – Куда это ты бы отправился? – проклятое «я умираю» билось в ушах военного трибуна. Торчало кляпом в глотке, мешало слушать и говорить. – Так бы Кешаб тебя и взял в компанию! Он сказал, это только их дело… – Да, это дело антисов. Наше дело. – Болван! Нехорошо так называть умирающего. Некрасиво. Орать на умирающего и вовсе скверно. Но Тумидус не мог сдержаться: – Каких ещё антисов? Он сорвал фуражку, ударил кулаком внутрь, словно там была голова врага: – Брамайнов! Кешаб так и сказал на Совете: «Это дело брамайнов!» Пусть, мол, никто другой даже не суётся… – А что Рахиль? Она стерпела? – Рахиль? Рахиль возразила, что дело общее, так он ей чуть в глотку не вцепился. Папа дернул щекой. Облизал воспалённые губы: – И Рахиль прислала тебя ко мне. От имени Совета антисов. Они не знают, что делать, и рискнули потревожить меня. Ну да, в другой ситуации они никогда бы… Вот, напрягся Тумидус. Вот мы и добрались до главного. – Нет, Папа, – глотку забили кляпом. Рот зашили суровыми нитками. Язык выдрали клещами. Военный трибун говорил, как толкал в гору неподъёмный камень: – Они категорически запретили мне тревожить тебя. Я, старый ты дурачина, здесь по собственной воле, вопреки мнению Совета. Когда они узнают о моей инициативе, они открутят мне голову. Они добрые, понимающие гуманисты, они сочувствуют и входят в положение. А я – злобный помпилианец, волк-рабовладелец. Я единственный, кто даже мёртвого поднимет, если это будет надо. – Ай, молодец! Папа запрыгал на заднице. Заколотил пятками по крыльцу: – Бвана! Злобный бвана! – Злобней всех! – откликнулся хор жён и детворы. – Жестокий бвана! – Палач! – ликовал хор. – Мучитель! Трупоед! – Я не ошибся в тебе! – Любимец Папы! Лучше всех! – Хух, йух, йух! – Значит, вопреки мнению? Хо-хо! – Вопреки. – Ай, умм, о-о-о! – Значит, Рахиль идёт к чертям? Нейрам к чертям? Кешаб… Папа замолчал. Повторил хриплым шёпотом: – Значит, Кешаб не придёт ко мне на проводы? Только Рахиль и Думиса М’беки? Из антисов только Рахиль и молодой М’беки?! Нейрама я не приглашал, мы никогда не были с ним близки… Тумидус вздрогнул. В бормотании карлика ему почудился страх. Ужас. Паника. Всё то, чему не было места рядом с Лусэро Шанвури в течение его долгой и насыщенной жизни. Жёны и дети продолжали плясать, распевая гимн, но вокруг крыльца образовался круг, нет, пузырь, кокон, откуда злые демоны выкачали весь воздух. Я задохнусь, подумал военный трибун. Мне нечем дышать. А дышать его страхом я не могу, нет. – Кешаб не придёт, – раз за разом повторял Папа. Казалось, он приучает себя к мысли о крахе, катастрофе, провале архиважнейшего дела, вопроса жизни и смерти. – Кешаб сдурел, Кешаб бегает за придурком. Злюка Кешаб не придёт, не придёт… – Папа уходит от нас, ой, вау, ой! Да, уходит Папа! Встань, будем петь ему всей душой, ой, вау, ой! Петь будем: «Кыш отсюда!» – Кешаб не придёт… Надо звать Нейрама. Великий Джа! Они вдвоём не удержат! Они не смогут, им не хватит сил… |