Книга Расщепление. Беда, страница 104 – Фэй Уэлдон

— Мне кажется, доктор рассчитывал поговорить с тобой, Спайсер, прежде чем меня выписывать.

— У нас есть свой доктор, — сказал Спайсер.

— Доктор Рея? Все та же доктор Рея?

— Естественно, — ответил Спайсер. — Она оказывает серьезную поддержку. Мы с тобой должны обсудить твое к ней отношение. Это, разумеется, реакция переноса, спровоцированная твоей связью с Эрни Громбеком. Мне все известно, Анетта, нет смысла отрицать. Тогда я был сильно расстроен, но теперь преодолел это. Насильственная моногамия — абсурд. И ты совершенное дитя в сексе. Доктор Герман говорит, что это характерная черта людей, перенесших в детстве сексуальное насилие: они почти никогда не достигают зрелости.

— Что он не преминул сообщить доктору Рее, а она тебе, — заключила Анетта. — Бог с ними. Они дрянь.

— Давай постараемся обойтись без сплетен, — предложил Спайсер, — и вернемся к серьезным вопросам. Кому какое дело, кто с кем переспал однажды темной ночью? Мне, например, никакого. Твоя злоба на мать наконец-то нашла объяснение. Она не защитила тебя в свое время от посягательств твоего отца…

— Мой отец не посягал на меня. И я не злюсь на мать, — возразила Анетта.

— Упрямо отрицая правду, ты превращаешь мою жизнь в сплошное страдание, — упрекнул ее Спайсер.

— Если ты в самом деле такого мнения о моем отце, как же ты отправил мою дочь и своего сына к нему жить?

— Может быть, вернемся лучше к Эрни Громбеку и всему прочему, Анетта? — возразил Спайсер. — К твоим мимолетным неверностям, например. Я полагаю, тебе следовало признаться мне, но, может быть, тебе было слишком стыдно? Я в своих отношениях с Марион по крайней мере не ронял себя, они зижделись на общих интересах и духовности. Выбрала бы ты хотя бы кого-нибудь менее отталкивающего физически, чем Громбек. Но должно быть, это все в симптоме.

— По-моему, вам лучше уйти, — сказала сестра Маккензи. — Я видела миссис Хоррокс во всяких состояниях, но такого, чтобы она тяжело дышала и глотала слезы, не было ни разу. Она потеряла ребенка и нуждается в поддержке, а не в том, что там вы над ней учиняете, мистер Хоррокс.

— Не она потеряла ребенка, а мы потеряли, — поправил Спайсер. — И она даже не потеряла его, а просто выкинула вон. Вы не понимаете, в каком состоянии находится моя жена. И как велики ее силы. Ей нет нужды прибегать к соответствующим инструментам, как она не раз делала в прошлом, достаточно было просто пожелать гибели бедной малютки. Доктор Рея это предсказала, Анетта. Предупредила, что твое амбивалентное отношение к Гиллиан, нашей девочке, воздействует на эмбрион и ребенок может оказаться мертворожденным. Это принесло столько страданий, Лилит в тебе слишком сильна. Анетта-Лилит, подтачивающая потенцию, губительница мужской силы, душительница младенцев.

— Я позову охранника, — сказала сестра Маккензи. — Мужчина не в себе. Подлец какой-то.

— Не надо никого звать, — сказала Анетта. — Я выписываюсь под расписку. Выключите эти пищалки и снимите с меня провода.

— Гильда?

— Анетта! Откуда ты говоришь? Из больницы?

— Нет, — ответила Анетта. — Я ушла под расписку.

— Где ты?

— Дома. Заперта в своей комнате.

— А ключ с какой стороны, изнутри или снаружи?

— Изнутри. Спайсер привез меня домой, я сразу взбежала по лестнице к себе и заперлась. Он немного поколотил в дверь, а потом ушел.

— Это хорошо, — сказала Гильда. — То есть не то чтобы хорошо, но все-таки лучше. Как ты себя чувствуешь?

— Ничего, — ответила Анетта. — Вообще-то нормально.

— А что произошло? — спросила Гильда.

— Спайсер хотел, чтобы я выписалась, вот я и ушла под расписку.

— Какая безответственность! — возмутилась Гильда. — Он чудовище, но это ни для кого не новость.

— Я тоже теперь убедилась, — сказала Анетта. — Я его поймала на слове и вывела на чистую воду. Спайсер знает насчет Эрни Громбека.

— О Господи. Ну да рано или поздно это должно было случиться. Полагайся на врачебную тайну! Марион ушла от Эрни Громбека. Сказала, что он для нее слишком земной. А где Спайсер сейчас?

— Понятия не имею. За дверью мертвая тишина. Что мне делать дальше?

— Жди, пока соберутся вражеские силы, — сказала Гильда. — Я не сомневаюсь, что они соберутся.

— Как твой малыш? — спросила Анетта.

— Восхитительный, — ответила Гильда. — Но я не буду ничего говорить, если это тебя расстраивает.

— Это меня не расстраивает, а ужасно радует, — сказала Анетта.

— Как давно, на твой взгляд, Спайсеру известно насчет Эрни Громбека?

— Наверно, с того самого дня, как я призналась доктору Герману Марксу. Надо же, какая я была дурочка.

— Стив считает, что Спайсер из тех, кто, как говорят американцы, гадит в душу… Постой, я принесу маленького… Ты слушаешь, Анетта?

— Да, конечно, слушаю. Ты же моя единственная связь с внешним миром. Что это за булькающие звуки?

— Это малыш сосет. Я лежу на кровати. Ты не против?

— Нет. Я сейчас нашла одну интересную вещь у Спайсера под подушкой.

— Что за вещь?

— Расскажу потом, когда сама толком пойму, — сказала Анетта. — Хорошо, что ты сама кормишь малыша. Я думала, ты не станешь. Мне в капельницу еще добавляли что-то, чтобы ушло молоко. Надо было мне все-таки аккуратнее ходить в клинику. Не могу себе простить.

— Вокруг тебя находилось столько людей, и я в том числе, чьим долгом было заставить тебя посещать клинику. Все думали о том, что у кого в голове, когда думать надо было о теле. Я виню психотерапевтов.

— А уж я-то как их виню! — сказала Анетта. — Я слышу, открыли входную дверь. Это Спайсер и с ним еще кто-то. Позвоню тебе позже, Гильда. Все выходит наружу.

— Анетта, — позвал Спайсер. — Я тут привез доктора Рею и доктора Германа, чтобы они убедили тебя. Почему бы тебе не отпереть дверь, мы бы тогда могли поговорить все вместе.

— Нет, — сказала Анетта.

— Ну, пожалуйста.

— Я не уйду из этого дома, Спайсер. Уходи ты. И живи со своими дорогими Марксами.

— Это мой дом, — возразил Спайсер. — Ты не имеешь на него никаких прав. По закону наш брак не зарегистрирован. Ты тут можешь находиться и всем пользоваться только с моего согласия и при моем добром расположении. Так что постарайся лучше его не утратить. Очень советую тебе отпереть дверь.

— О’кей, — сказала Анетта. — Первый раунд за тобой.

— Нет причины тебе так расстраиваться. Я говорил, что думал, но получилось довольно грубо, согласен, зато по крайней мере теперь все сказано, и с этих позиций можно продолжать разговор. Я был очень расстроен смертью малышки.