Онлайн книга «Черный кандидат»
|
– Уинстон, важнее другой вопрос: зачем ты сам ходишь на эти встречи? – Все, больше не буду никуда ходить. – Но ты мог это сказать после второго или третьего похода. Почему не сказал? – Не знаю. Из-за еды. Плюх и все остальные только и говорят про этот идиотский банк… – Уинстон осекся и сменил тему: – Иоланда пилит меня, все спрашивает, что из тех пятнадцати кусков у меня еще осталось. Мисс Номура витает в небесах, думает, я и вправду выиграю выборы. Уинстон вынул из-за пояса пистолет. – Иногда просто легче быть с тобой и теми придурками. Вы меня не знаете. Мне на вас плевать. Потому ничего из того, что кто-нибудь говорит или не говорит, меня не задевает, понимаешь? Мне нужно только слушать и притворяться. Спенсер обиделся. Уинстону действительно на него наплевать? Он не решился задать себе встречный вопрос: а ему не плевать на Уинстона? – Хотя кое-что я все-таки узнал. Бельгийское пиво. Какое-то дерьмо насчет альтернативной политики. И знаешь, что самое странное? В каком-то смысле эти кретины из третьих партий – единственные, кто воспринимает меня всерьез. Уинстон открыл бардачок, положил в него оружие, закрыл дверцу. Промучившись два куплета «El Condor Pasa (If I Could)», вынул пистолет обратно и заткнул за пояс. Увидел скорбную мину на лице Спенсера, стал ждать, что тот скажет. Спенсер повернул машину направо и поехал на восток через Центральный парк, тихонько подпевая под «The Only Living Boy in New York». – Ребе, ты ничего не говоришь про мой пистолет. – Если я попрошу избавиться от него, ты послушаешься? – Вряд ли. Но ты мог бы проявить озабоченность. – Уинстон, ты вообще прислушиваешься к моим советам? – Я наконец посмотрел «Список Шиндлера». – Неплохо для начала. И? – Ужас. – Да, весь этот Холокост… – кивнул Спенсер, сворачивая на Мэдисон-авеню. Борзый продолжил свою рецензию: – Нет, я имею в виду, сам фильм ужасен. Меня коробило, что не нашлось ни одного еврея выше Шиндлера. Во всей Германии евреи дорастали Шиндлеру максимум до пупка? Здрасте-пожалуйста! Как после этого доверять остальному? Манипулятивное голливудское дерьмо. – В Польше, – сказал Спенсер, не в силах скрыть раздражение. – Что в Польше? Фильм не польский. – Люди в фильме были польскими евреями. – Ладно, в Польше, большая разница. Спенсер поискал глазами табличку с адресом. 81-я стрит; еще двадцать три квартала – и это бессердечное чудовище покинет его автомобиль. Уинстон не унимался: – А сцена, в которой нацист расстреливает людей с балкона? Не злись, ребе, я знаю, как мне полагается отреагировать – «О-о-ох, какой отвратительный ублюдок!», – но я этого не понимаю. Машину внезапно подрезал таксист, Спенсер ударил по тормозам, едва избежав столкновения. – Тупой мудак! – крикнул он в окно, навалившись на клаксон. От выброса эмоций ему немного полегчало, и он перестал так сжимать руль. – Когда собака начинает лаять, она легко находит себе товарищей для лая, – сказал Спенсер задумчивым, потусторонним голосом, слегка напугав Уинстона. – Это ты к чему? – Просто фраза из мидраша. Пришло в голову… показалось, что к месту. – Ты считаешь, что я рассуждаю предвзято. – Уинстон упер подбородок в руку и продолжил, разговаривая со своим отражением в боковом зеркале: – То, что мне не понравился «Список Шиндлера», не значит, что мне не нравятся все евреи. После чего потер рукоятку пистолета и пробормотал: – Не знаю, может, и значит. – Ты злишься на меня, Уинстон? – Я злюсь на людей, которые пытаются указывать мне, как думать. – Почему? – Потому что теперь я думаю. – И? – И ничего. В том-то, блядь, и проблема. Ничего. – Мне кажется, что сцена на балконе была призвана показать беспомощность евреев. Каким сюрреальным был Холокост. Андре Бретон как-то сказал, что чистейшим актом сюрреализма была бы стрельба по толпе. – Нет, все наоборот. Самое сюрреалистичное, что может быть, – это находиться в толпе, когда в нее стреляют. Это дикое ощущение. – Уинстон выпрямился и положил голову на подголовник. – Видимо, я в своей жизни видел слишком много пакостей. Ты говоришь, что кино должно было показать, какими невозможными были лагеря смерти, но мне не нужно это доказывать. Я видел, как людей поджигали живьем. Я видел, как ублюдки приставляли пушку к голове матери и мочились на ее детей, потому что ее муж не заплатил вовремя за крэк. Люди – звери? А то я не знаю. Последние плаксивые ноты «Parsley, Sage, Rosemary and Thyme» сдались на милость городского шума. – Поверни здесь направо, – приказал Уинстон. Спенсер выехал на Восточную 102-ю стрит. К его удивлению, в квартале было тихо. С обеих сторон возвышались ряды отремонтированных жилых домов и изящных церквей. В конце улицы темнела эстакада метро, линия которого после 96-й стрит идет над землей параллельно Парк-авеню. Ветви разросшихся дубов заслоняли фонари, разбивая их свет на отдельные лучики. На перекрестке справа, почти полностью скрытое дубом, стояло разваливающееся коричневое здание, которое нависало над остальным кварталом, как дом с привидениями. – Останови на углу. Уинстон вышел из машины и скрылся в здании. Спенсер не мог решить, какую кассету ставить дальше: «Лучшие хиты» группы «Bread» или Гарри Чепина. Мимо медленно протащился поезд метро. Своим грохотом он заглушил городской шум, и на несколько секунд окрестности погрузились в иллюзию деревенского покоя. Уинстон, наконец, вернулся обратно, с покрасневшими глазами и довольной улыбкой. В руках он нес обувную коробку, полную марихуаны и взрывчатки. – Извини, что долго, сам понимаешь, такие дела быстро не делаются. – Уинстон вынул что-то вроде небольшой динамитной шашки и принялся рассматривать в янтарном свете фонарей. – Кроме того, я тут не был с двенадцати лет. Столько воспоминаний. – Что это? – Трава, чувак. – А остальное? – Так, мелочи. Петарды разные, но в основном дымовые шашки. – Дымовые шашки? – Да. Несколько моих знакомых подумывают о деприватизации банка, и дымовые шашки им нужны, чтобы нейтрализовать камеры наблюдения. – Уинстон, я вынужден настаивать, чтобы ты больше не садился в мою машину с намерением нарушить закон. Если я узнаю, что вожу тебя, чтобы ты торговал наркотиками, с историей про Старшего брата будет покончено. – Остынь. И не корчи из себя святошу: ты только что забрал меня с игры в монте, чтобы познакомить с Брюсом из Новой продуктивной партии, – но тебе это было на руку и не считалось, так, что ли? |