Книга Смерть под уровнем моря, страница 35 – Александр Тамоников

– День прошел, да и хрен с ним, – выдал где-то поблизости неугомонный Чернуля. – Завтра наши в наступление пойдут. Отвечаю, мужики. У меня видение было.

Вадим завернул за скалу, пролез через кустарник и спустился в овраг, по дну которого протекал ручей. Он сполоснул лицо, вытер руки о штаны и удрученно покачал головой. Мол, упростились вы до предела, товарищ капитан. Потом Сиротин сел на поваленное дерево и закурил.

Сквозь перекрещенные ветки подглядывала луна, тихо журчал ручей под ногами. Суета партизанской жизни здесь совсем не чувствовалась. Он даже отключился на пару минут. Вздрогнул, когда поблизости переломилась ветка.

– Простите, это я. Вы позволите присесть рядом?

– Да, Юля, пожалуйста. Вам не пора спать?

– Скоро пойду. Пока не спится.

Она сидела рядом, скромно сложив руки на коленях. В лунном свете прорисовывались курносая мордашка, запавшие глаза. Отмытые волосы венчал берет, натянутый зачем-то на самые уши.

– Вы не смущайтесь, курите, – прошептала девушка. – Я привыкла дышать табачным дымом. Немцы не церемонились, когда приходили в музей. Не все, конечно. Даже среди них встречались воспитанные люди. Мне кажется, вы хотели что-то сказать, но не решились в присутствии Аркадия Петровича. – Она повернула к нему лицо.

В глазах ее поблескивал печальный лунный огонек.

– Теплоход «Карл-Теодор» разбомбила советская авиация на полпути между Крымом и Румынией, – не стал он кривить душой. – Теплоход затонул вместе с пассажирами и грузом.

– Боже мой! – Юля закрыла лицо руками и застыла.

– О судьбе второй части коллекции ничего не известно. Есть серьезное опасение, что немцы вывезли ее на подводной лодке. Но подтверждений пока нет.

– А если не вывезли? – В глазах ее блеснула искорка и погасла. – Скажите, Вадим, это можно как-то уточнить?

– Сходить в порт и спросить? – Он пожал плечами. – Боюсь, Юля, что задачка сложнее, чем кажется.

«Но нет ничего невозможного», – вдруг подумал капитан, чем крайне удивил самого себя.

– Да, это глупо, немцы не станут ждать. – Юля погружалась в оцепенение. – Мы ни в коем случае не должны это говорить Аркадию Петровичу. Такие новости его убьют. Значит, все было напрасно. Два с половиной года мы пытались сохранить коллекцию, пусть не всю, но самую значительную часть. Нам многое удалось. Мы часто шли наперекор совести и страху.

– Я постараюсь все выяснить, Юля, – сказал Вадим и снова удивился своим словам.

Она недоверчиво посмотрела на него и сказала:

– Спасибо, Вадим. Будет хоть какая-то определенность. Знаете, почему-то я верю вам. Мне кажется, что вы не такой, как другие. Но я могу, конечно, ошибаться, принять за реальность ваше напускное сочувствие и желание помочь. – Она смутилась и отвернулась.

Ему самое время было возразить, но он молчал.

«Вдруг мои опасения оправданны и этот капитан – обычный пустобрех? Когда все закончится, именно он будет первым, кто призовет к суровому ответу весь коллектив музея, посмевший сотрудничать с немцами?» – раздумывала Юля.

– Вы прожили в оккупации больше двух лет, – сказал Вадим. – Как так получилось?

– А куда мне было деться? – Девушка с надрывом засмеялась. – Полуостров Крым – та же самая подводная лодка. Нарубить деревьев, связать плот и уплыть на нем? Наверное, я слишком ответственная, не могла бросить Шабалдина и музей, до последнего выполняла свои профессиональные обязанности так, как их представляла. У меня нет родителей. Аркадий Петрович стал мне за отца, квартирка на Грибоедова – домом. Я влюбилась в Крым, когда приехала сюда в начале сорок первого. Не надо мне Москвы и Ленинграда. Пришла во дворец в свой первый рабочий день и обомлела.

«Да уж, девушка явно не пролетарских кровей», – подумал Вадим.

– Ходила по залам, разглядывала картины и вдруг отчетливо поняла, что здесь мое призвание и ничего другого не будет. Когда пришли немцы, мы уже приготовились к расстрелу. Но нет, обошлось. Всех собрал так называемый бургомистр Сидор Караваев. Он переметнулся к немцам, а до войны работал в горисполкоме по хозяйственной части. Дескать, германское командование оказывает вам невиданную честь. Музей должен работать. Штат сокращается, каждому придется трудиться за троих. У всех будут пропуска, надежные охранные документы, стабильная зарплата и даже социальные льготы. Взамен германское командование требует добросовестной работы на благо рейха. Аркадий Петрович молодец. Он выбил для нас документы, аналогичные тем, что получали фольксдойче – этнические немцы, проживающие на оккупированных территориях. То есть нас теоретически не могли схватить, бросить в лагерь, расстрелять без причины, подвергнуть на улице насилию. Документы с особой меткой, понимаете?

– Да, я видел, как вас патруль на Весенней чуть не оприходовал, – сказал Вадим и усмехнулся. – Простите.

– Это они недавно такие стали. Понимают, что развязка близко, бесятся, перестают подчиняться начальству. Если вы думаете, что у меня имелся покровитель, то глубоко ошибаетесь. Никого нет. Я скорее умру, чем закручу интрижку с немецким офицером, пусть он даже образец высокой морали, гуманист и интеллигент в пятом поколении. Несколько раз я попадала в неприятные ситуации, но обходилось. Немцы зазывали меня на банкеты, торжественные мероприятия. Я тоже старалась отвиливать. Не скажу, что ко мне относились очень плохо.

– Тогда вам не в чем их упрекнуть, – вырвалось у Вадима.

– Они приставали, заигрывали, расточали намеки и предложения. Я ссылалась на застарелый фамильный туберкулез, на запущенный педикулез. Мне крайне не хотелось бы заразить господ офицеров. – Она тихо засмеялась. – Не поверите, в большинстве случаев это работало. Фашисты пятились от меня так, словно я была заминирована. Мне приходилось носить бесформенную одежду и страшные ботинки. Волосы я мыла только по большим праздникам, завязывала в узел.

Почему он вдруг стал ее внимательно слушать? Не любил Сиротин подобные душещипательные истории. Они имеются у каждого бойца и мирного жителя, попавшего в жернова войны.

Девушка тихо повествовала о том, как жила в оккупации.

8 ноября 1941 года на Южный берег Крыма пришли немцы. С ними вылезла всякая пена. Полицейские подразделения едва не превышали по численности немецкие боевые части. Откуда столько недовольных советской властью, трусов, предателей трудового народа, недобитого кулачья и пособников буржуазии?

Оккупанты тут же приступили к «окончательному решению еврейского вопроса». На третий день полицаи забрали Яшу Гринберга, не пожелавшего убыть в эвакуацию. Они бросили его в машину и увезли. Он шутил напоследок. Мол, я скоро вернусь, надоем еще своим нытьем.

Наутро бледный Репнин сообщил, что видел своими глазами, как Яшу, его больных родителей и еще три десятка евреев полицаи расстреляли в овраге за улицей Рассветной.

Казни продолжались несколько дней. Видимо, оккупанты выполняли план, спущенный им сверху. Потом они свезли трудоспособных евреев в гетто под Магарачем. Их заставляли работать. Каждую неделю кого-нибудь расстреливали.