Онлайн книга «Треугольная жизнь (сборник)»
— Нет, не тороплюсь… Я тебя люблю. После свадьбы Дима переехал к жене и родителей навещал нечасто. Во внезапной женитьбе сына Саша увидел особый знак того, что под его жизнью с Татьяной подведена черта и настало время принимать решение. Надо сказать, Инна никоим образом не подталкивала его к этому шагу, не заводила разговоров о будущей совместной жизни и только иногда, в «опасные» дни, доставая из сумочки яркие квадратные упаковочки с характерными округлыми утолщениями, смотрела на него вопрошающе… И однажды Калязин зашвырнул эти квадратики под диван. — Ты смелый, да? — спросила Инна, когда они потом лежа курили. — Да, я смелый… — Хочешь с ней объясниться? — Откуда ты знаешь? — Я про тебя все знаю. Не говори ей обо мне. Скажи, что разлюбил ее, ваш брак исчерпан и ты хочешь пожить один… Ты принял решение. Понял? В самих этих словах, но особенно в жестокой и простой формулировке «брак исчерпан» прозвучала непривычная и неприятная Калягину командная деловитость. Инна почувствовала это. — Знаешь, не надо с ней говорить, — поправилась она. — Нам ведь и так хорошо. Я тебя и так люблю… — Что ты сказала? — А что я такого сказала? — Ты этого раньше никогда не говорила! — Разве? Наверное, я не говорила это вслух. А про себя — много раз… Но объяснение все-таки состоялось, и в самый неподходящий момент. В воскресенье вечером Саша принимал ванну, а Татьяна зашла, чтобы убрать висевшие на сушилке носки. — Ого, — улыбнулась она, — хоть на голого мужа посмотреть… Особенно обидного в этом ничего не было, жена давно относилась к их реликтовым «прогулкам перед сном» с миролюбивой иронией, но Саша аж подпрыгнул, расплескав воду: — Скоро вообще не на кого смотреть будет! — Почему? — Потому что нам надо развестись! — Ты серьезно? — Серьезно! И его понесло. Ровным металлическим голосом, словно диктор, объявляющий войну, он говорил о том, что она не понимает его, что их совместная жизнь превратилась в пытку серостью, что ему нужна совершенно иная жизнь, полная планов и осуществлений, и что его давно бесит ее бесконечный риэлторский дундеж по телефону. Татьяна слушала его, широко раскрыв от ужаса глаза. — Я все обдумал и принял решение, — закончил Калязин, гордясь тем, что ни разу не сбился, и потянулся за шампунем. — Какое решение? — Я хочу пожить один. Без тебя… — Ну и сволочь ты, Сашка! — прошептала Татьяна и швырнула в мужа носки, которые, не долетев, поплыли по воде. — Уходи! Собирайся и уматывай! Она выскочила из ванной, так хватив дверью, что осыпалась штукатурка. Вытершись, расчесав влажные волосы и ощутив некоторое сострадание к оставляемой жене, Саша зашел на кухню. Татьяна плакала, уставившись в окно. Стекло от появления распаренного Калязина чуть запотело, и жена, продолжая всхлипывать, стала чертить на стекле мелкие крестики, потом, повернувшись, долго вглядывалась в его лицо. — У тебя кто-то есть? — спросила она. — Н-нет… Просто наш брак исчерпан! — Есть… Я догадалась. Молоденькая? — Никого у меня нет. Просто я хочу жить один. — Саша, Саша. — Она подошла и ледяными пальцами схватила его за руки. — Зачем? Не делай так! И перед Димкой неудобно… Он же только женился… — При чем тут Димка? — Ну-у, Са-аша! — снова заплакала она, некрасиво скособочив рот. — Я же не смогу без тебя… Что я буду делать?! — Квартиры менять! — бухнул он и подивился своей безжалостности. — За что? За что мне это? Са-аша! Какой ты жестокий!.. Саша… Ну ладно… Пусть будет она. Пусть! Я не заругаюсь… Только не уходи! — Я принял решение! — повторил он, чувствуя, что от этого неуклюжего слова — «не заругаюсь» — сам сейчас расплачется. На мгновение вдруг показалось: это и есть выход. Татьяна, гордая, ревнивая Татьяна разрешает ему иметь любовницу, в голове даже мелькнула нелепая картина тройственного семейного ужина, но уже был раскручен веселый маховик разрушения и сердце распирал восторг мужской самостоятельности, забытой за двадцать три года супружества. — Саша! — взмолилась она. — Нет, я ухожу… Жена побрела в спальню и упала на кровать. Когда зазвонил телефон, она даже не шелохнулась. Калязин снял трубку — и дрожащий старческий голос попросил позвать Татьяну Викторовну. — Тебя! — сообщил Саша. Но она лишь еле заметно качнула головой. — Татьяны Викторовны нет дома. — Странно. Она сама просила меня позвонить… Это Степан Андреевич. Передайте ей, что я согласен постелить вместо паркета линолеум… На следующий день он ушел рано, даже не заглянув в спальню. А в обед позвонил приятель-журналист и сообщил, что едет в Чечню. — Чего ты там не видал? — удивился Калязин. — Командировка. Обещали автомат выдать. Мужская работа. Ты-то хоть помнишь тяжесть «акаэма» на плече? — Не помню… — Ну конечно, тебя только Инкины ноги на плечах интересуют. Вот так мы империю и профукали. — А можно без пошлостей? — Можно, но скучно… Черномырдина не забывай кормить! Если похудеет, откажу от дома. Понял? Ключи оставлю, где обычно… — Понял, спасибо! — И, бросив трубку, Калязин метнулся в приемную к Инне. — Сегодня едем в Измайлово! — шепотом доложил он. — Но мы там были позавчера! — удивилась она, привыкшая к еженедельности свиданий. — Открылись новые обстоятельства! Девушка строго посмотрела на Сашу, вздохнула и стала звонить, отменяя примерку, назначенную на вечер. По пути Саша остановился у супермаркета и, делая вид, что не понимает ее недоуменных взглядов, накупил целую сумку разных вкусностей и вина. Черномырдину достался такой огромный кусок колбасы, что кот долго не мог сообразить, с какой стороны начать есть, а потом, налопавшись, круглыми желтыми глазами удивленно следил за ненасытными людьми, нежно терзавшими друг друга на скрипучем диване. Когда Инна с обычной неохотой встала, чтобы идти в душ, Калязин тихо попросил: — Не надо! — Милый, но мы же не можем здесь остаться? — Можем… — Ты… Сделал это? — Да, я сделал это! — рассмеялся он и изобразил зачем-то идиотский американский жест: — Й-е-е-ссс! — А она? — Она согласна, чтобы у меня была любовница! — Зато я теперь не согласна, чтобы у тебя была жена… — Сказав это, Инна посмотрела на него с той строгой неприступностью, какую напускала на себя только в издательстве. |