Онлайн книга «Треугольная жизнь (сборник)»
— Ясно. Поехали! — Куда? — В Департамент. Остановишься по пути где-нибудь у цветов! — Он взглянул на часы и сообразил, что к началу вручения даров уже опаздывает. — Мухой лети! Джип тронулся, а Михаил Дмитриевич нашел в телефонной памяти веселкинский номер и нажал зеленую кнопку. — Слушаю! — почти сразу же отозвался Вовико. — Это я. Звонил? — Без всяких-яких! — захихикал Веселкин. — Ты как, жив? — А ты? — Спать хочется, хоть спички в глаза втыкай! Озорные девчонки попались. Особенно светленькая… Жалко, кино они нам не показали! — Ну, ты им за это отомстил! — А что — жаловались? — Нет, не жаловались. Хвалили. Деньги за вредность с меня взяли. — Деньги?! — возмутился Вовико. — Да я же им, не считая, насыпал! Вот сучки! С тебя-то за что? Ты же спал… — За того парня. Ты когда уехал? — В час. — А что так? — Надо было, — замялся Вовико. — Ты где? А то заезжай — поправимся! Мне тут с Массандры мадеру пятьдесят девятого года привезли. — Нет, спасибо. У меня сегодня тяжелый день. — Да брось! Кто утром пьет — тот целый день свободен! — Не могу! — Надо увидеться. Без всяких-яких. Я тебе вчера одну вещь не сказал. А вещь важная… — Говори по телефону! — Ну, если ты… Понимаешь, меня к следователю вызывали. Из-за Горчакова. Я думал, все давно забыто и забито, а они снова. Не нравится мне это! Тебя еще не вызвали? — А почему меня должны вызвать? — Ну, кредит же ты брал… — Мы! Мы брали! — Мы… Но договор-то подписывал ты. — Ты тоже кое-что делал. — Ну что ты сразу! Я же как лучше хочу! Так тебя вызывали? — Нет еще, — соврал Свирельников. — Странно. Может, заедешь на мадеру? — Не могу Созвонимся… — А ты хоть помнишь, что мы помирились? — Конечно! Слушай… у тебя телефон этих девчонок под рукой? — Соскучился? — Нет, хочу их одному человеку подарить ко дню рожденья. — Правильно: девчонки хорошие, без всяких-яких! Но телефон я куда-то засунул. А фирма называется «Сексофон». — Саксофон? — Нет, не дудка, а через «е». «Сексофон». Понял? — Понял. — Телефон в «Интим-инфо» найдешь, я оттуда брал. — А как зовут их, не помнишь? — Не-а. Помню, что у светленькой на пояснице глаз. — Какой еще глаз? — вздрогнул директор «Сантехуюта». — Открытый. Наколка такая смешная. Береги себя! — И ты тоже! Нацарапав странное название фирмы на обратной стороне визитной карточки, Свирельников распрощался с Вовико и огляделся: хвоста не наблюдалось. Некоторое время они ехали вдоль парка: справа были уступчатые многоэтажки, а слева пыльный лес с зажелтевшими кое-где березками и тропинками, ныряющими в чащу прямо от стеклянных автобусных павильончиков. Проехали клубное здание с колоннами и надписью «Театр». «Лесотеатр», — подумал Свирельников. На большой афише, прикрепленной к фронтону, значилось: Скоро! Лев Толстой «Война & мip». Степ-мюзикл. Он представил себе Наташу Ростову, отбивающую чечетку в компании с Андреем Болконским, и повеселел. Когда вывернули на проспект, Свирельников еще раз тщательно огляделся, но серых «жигулей» не заметил. «А что это вдруг Веселкину приспичило мириться?» — подумал он. Зря этот товарищ по оружию никогда ничего не делал. В «Можайку» оба они поступили после армии и оказались в одном взводе, а в общаге их койки стояли рядом. Правда, Вовико тогда считался общеинститутской легкоатлетической звездой и постоянно ездил на сборы. Преподаватели относились к его отсутствию на занятиях как к неизбежному злу, но с раздражением и в конце концов сквитались: по распределению он загудел в Улан-Удэ. Потом Веселкин ненадолго появился в Москве, чтобы втянуть Свирельникова в историю с заразными сестричками. После этого однокашники долго не виделись и снова встретились совершенно случайно на улице, кажется, в 93-м. Михаил Дмитриевич гордо рассекал Ленинский на своей первой иномарке — старинной «тойоте» с правым рулем, которой страшно гордился, а грустный Веселкин ожидательно мерз на остановке. Вовико тогда только-только вылетел из армии по сокращению, пробовал толкнуться в бизнес и был наивен, как эмбрион, принимающий абортный скальпель за луч света в темном царстве. Директор «Сантехуюта» остановил машину, опустил стекло, высунулся и томно, как приоконная девица, позвал: — Вовико! Господи, как же тот обрадовался, узнав в хозяине иномарки однокурсника! Буквально бросился на шею, чуть не плача, В дешевенький кооперативный ресторан «У Палыча», куда повел товарища Михаил Дмитриевич, Вовико входил с благоговейной опасливостью, а увидав в меню многочисленные нули тех инфляционных цен, вздрогнул и испуганно посмотрел на друга. Свирельников же в ответ лишь усмехнулся с успокаивающим превосходством. Веселкину сильно не повезло. После Улан-Удэ его захреначили в Манино, медвежий подмосковный угол, откуда в Первопрестольную выбираться не легче, чем из Уссурийска. А тут еще свернули спутниковые программы, финансирование срезали, зарплату не выдавали, начальство почесало репу и объявило: два дня на службу ходите, чтобы скрип портупеи не забыть, а остальное время шакальте как умеете! Жена веселкинская поехала в Москву за дешевыми продуктами, встретила одноклассника, разбогатевшего на скупке квартир у подмагазинной пьяни, и через месяц ушла к нему. — Вот, ночной бар теперь стерегу! — А что вообще собираешься делать? — Не знаю. Застрелюсь, наверное, — грустно хохотнул Вовико. Свирельников же, наоборот, стал рассказывать, как ездил купаться в Анталию, как собирается в ближайшее время поменять «тойоту» на БМВ, а Веселкин взирал на однокурсника, словно на белого бога, приплывшего в большой железной пироге к его убогим папуасским берегам. И хотя директор «Сантехуюта» давно мучился вопросом, где найти надежного человечка в заместители, мысль о том, что таким человечком может стать жалкий, измызганный Вовико, даже не приходила ему в голову. Поначалу, выпивая и закусывая, они вообще не говорили о бизнесе, а все больше вспоминали походы по «тропе Хо Ши Мина» в женское общежитие трикотажной фабрики «Красное знамя», располагавшееся впритык к курсантскому корпусу. Удивительно, как прочно мужская память хранит совокупительные чудачества и мелкие телесные причуды дам, чьи лица с именами давно уже утрачены, стерты, погребены в кучах ненужного жизненного мусора! Но вдруг из глубины забытого всплывает совершеннейшая нелепость — разбитная ткачиха-лимитчица, страшно боявшаяся залететь и поэтому в самый опасный момент противным диспетчерским голосом кричавшая в ухо трудящемуся бойцу: «Внимание!» |