Книга Пророчество о сестрах, страница 25 – Мишель Цинк

Тетя грустно улыбается.

— Хорошо. Знаешь, он и хотел, чтобы ты ее нашла.

Я поднимаю взгляд.

— Отец?

— Ну конечно. Ты ведь не думаешь, будто она случайно нашлась? Что Дугласы просто так приезжают каталогизировать книги?

— Я… мне кажется… по-моему, я уже вовсе не знаю, что и думать.

— Что ж, тогда давай начнем с самого начала, согласна?

Голос тети Вирджинии грустен, и я знаю: ей хочется начинать с самого начала ничуть не больше, чем мне.

Но у нас нет выбора. Надо же с чего-то начинать. В конце концов, ничего нельзя закончить, не начав.

— Да. Давай.

Она смотрит на меня с молчаливым ожиданием. Выходит, мне предстоит поделиться своими тайнами первой. А что еще мне остается? Пророчество и мое место в нем окутаны пеленой неизвестности. Без помощи я никуда не продвинусь.

И вот я рассказываю тете Вирджинии все, что знаю — то есть что, как мне кажется, знаю. Воспроизвожу наш разговор с Соней, мою интерпретацию книги. И когда я смолкаю, слово берет тетя.

— Мисс Сорренсен совершенно права. Пророчество продолжало действовать все эти годы, все время, на протяжении многих жизней, многих поколений. Мы лишь очередное звено в цепи.

— Я думала… — Горло у меня сжимается от этих слов, приходится откашляться, чтобы продолжать дальше. — Я думала, что это я Хранительница, а Элис — Врата.

Тетя Вирджиния смотрит в сторону, в огонь.

— Да, — бормочет она. — Я понимаю, почему ты так думала.

Она так легко и просто реагирует на мое признание, что на грудь мне словно ложится тяжелый камень. Я едва могу дышать.

— Так значит, это правда. — Вот мне принять эту правду совсем не легко, хоть я дошла до нее сама.

Тетя Вирджиния кивает — почти незаметно, как будто тем самым может сделать горькую правду менее правдивой, менее горькой и болезненной.

Я сама поражена тем, какой гнев заливает меня от тетиного признания. Он заставляет меня вскочить на ноги, заставляет метаться по комнате из страха, что я потеряю рассудок, если останусь сидеть смирно.

— Но почему? Почему это должна быть я?

Тетя вздыхает, и в этом тихом вздохе заключен целый мир скорби.

— Потому что ты старше, Лия. Вратами всегда бывает старшая сестра.

Я перестаю метаться по комнате и застываю в остолбенении. Только и всего? Причины моего рабства так просты и случайны — обусловлены лишь очередностью, в которой мы покидали чрево нашей матери?

— Но я же не просила об этом! И не хотела! Как я могу быть Вратами, если я не хочу?

Тетя прижимает кончики пальцев к губам.

— Я думаю, это ошибка.

— Что… что ты имеешь в виду? — Я без сил опускаюсь в кресло рядом с ней.

Тетя Вирджиния наклоняется вперед, заглядывает мне в глаза.

— Твоя мать очень тяжело переносила беременность, когда ждала вас с Элис. Большую часть времени она не вставала с кровати. И, в конце концов…

Она снова отворачивается к огню, в глазах у нее появляется далекое, отрешенное выражение.

— Что, в конце концов?

— Элис должна была родиться первой. У нее уже опустилась головка, чтобы рождаться, а твои ножки были опущены вниз, а голова вверх. По словам доктора, у близняшек так часто выходит. В любом другом случае это, наверное, ничего бы не значило. Но твоя мать… она не могла родить Элис. Роды все продолжались и продолжались, и под конец, Лия, я уже думала, она погибнет.

— Но этого не случилось.

Тетя Вирджиния качает головой.

— Нет, не случилось, хотя я недавно думала, что в таких родах мать неминуемо должна была умереть. Но твой отец был очень богат, он настаивал, чтобы его жена и еще не рожденные дети получили самый лучший медицинский уход. Доктор, что наблюдал за твоей матерью и принимал роды, был обучен различным техникам, которые считались, да и поныне считаются довольно опасными, в том числе — кесареву сечению.

— Что это такое?

Она снова находит взглядом мой взгляд.

— Лия, он разрезал ее. Усыпил ее, а потом разрезал. Это был единственный способ спасти жизнь ей и, скорее всего, вам с сестрой. И когда он сделал разрез, то вместо того, чтобы вытащить первой Элис, схватил тебя. Элис была ближе к тому, чтобы родиться обычным путем, но ты оказалась ближе к сделанному им разрезу. Я не думаю, что ты изначально должна была появиться на свет первой.

— Но откуда ты знаешь? Как тебе стало известно это все?

Она качает головой.

— Я не знала. Мы не знали. Проснувшись, твоя мать произнесла благодарственную молитву за свое спасение и спасение вас с Элис, и мы никогда больше об этом не говорили. Только потом, начав подозревать, что Вратами окажешься ты, я догадалась, что это может быть следствием врачебного вмешательства в процесс твоего рождения.

— Но даже так… откуда ты знаешь, что так не было суждено изначально?

— Потому что я вижу выражение глаз Элис, Лия. И боюсь, это выражение появляется, когда она смотрит на тебя. — Тетя Вирджиния оглядывается по сторонам, как будто кто-то мог бесшумно прокрасться в комнату, пока мы тут сидим и разговариваем. — Я вижу ее гнев, ее томление, ее страсть. А в тебе…

— Что во мне?

Тетя пожимает плечами.

— В тебе я вижу что-то иное… подлинное — что присутствовало в тебе с самых ранних лет, когда ты была еще маленьким ребенком.

Огонь в камине почти погас, от его ускользающего тепла комната кажется еще более холодной, еще более пустой, мертвой. Лишь через некоторое время взгляд тети Вирджинии соскальзывает на мою руку.

— Можно взглянуть? — осторожно спрашивает она, как будто просит позволения взглянуть на нечто куда более интимное, чем просто запястье.

Я киваю и вытягиваю руку вперед. Теплые сухие пальцы касаются мягкой кожи у меня на запястье, закатывают рукав ночной сорочки.

— О! — Голос ее полон изумления. — Она… она другая!

Я гляжу на отметину.

— Что ты имеешь в виду?

— Я никогда не видела такого вот знака. — Тетя бережно проводит по отметине кончиком пальца. — Врата… да, на них всегда знак Йоргуманда. Но я никогда не видела, чтобы в середине стояла буква «С».

Упоминание об отметине заставляет меня осознать, что я еще не рассказала тете Вирджинии о Соне и Луизе.

— И вот еще что…

— Да?

— У Сони с Луизой тоже есть отметины, только они совершенно такие, как ты описываешь. В них, в отличие от моей, нет буквы «С». Как ты думаешь, что это значит?

Она заглядывает мне в глаза.