Книга Смерть в белом халате, страница 40 – Людмила Феррис

— Вадик, я себя переоценила.

— Хватит самокопанием заниматься, подруга! Следи лучше за дорогой. Смотри, какая красота. Сосенки, как в строю, ровненькие, одна к одной.

— Вадик, скажи, куда мы едем?

— Ну, заладила песню! Никакого секрета нет — мы едем на дачу к моим родителям. Посидим вечером у костра, шашлыки пожарим, вина попьем, на луну посмотрим, поболтаем ни о чем, в доме переночуем. Старики у меня хорошие, тебя знают. Самое главное, что не будут при тебе меня пилить, чтобы я женился. А завтра на работу утром уедем. Ты хоть узнаешь, Сорнева, что есть другой мир по ту сторону редакции, с зеленой травой, поющими кузнечиками, с хрустящими огурчиками и с настоящими мужиками.

Юля рассмеялась. Вадик прав, ей сейчас нужно переключиться. На время оставить то, что не дает покоя, а потом, она знает себя, это «беспокойное» вернется в новом качестве, с вариантами ответов, придет озарение, вдохновение. Юле останется только выбрать правильное направление движения. А сейчас она, как Илья Муромец перед камнем: направо пойти — проблемы, налево — тоже. У нее, куда ни пойдешь, всюду бесконечность и отсутствие координат.

— Переключайся, наконец, Сорнева! На время минимизируй мозговую деятельность! Как там красиво! — говорил Вадик. — Трава и кузнечики?

— Тымчишин, ты какой настоящий?

— В смысле?

— Когда я про тебя думаю, мне иногда кажется, что ты султан, а сегодня увидела, что ты романтик.

— Ой, Сорнева, с тобой не соскучишься! Султан — это когда гарем, а я на свою журналистскую зарплату и одну девушку не потяну, мне все какие-то с большими запросами попадаются. Я романтический султан. Такой вариант тебя устроит?

— Меня, Вадюшечка, все устроит, — Юля почувствовала, что давящая тяжесть на сердце уходит, растворяется в небытие. Вадик прав, нельзя корить себя за работу, когда вокруг такая обалденная зеленая шевелюра леса. — Правда, а почему ты не женишься, Тымчишин? Столько девчонок вокруг тебя роится, как около медового цветка.

— И ты туда же! Я в поиске.

— Значит, ты все-таки султан, Тымчишин, раз тебе нравится гарем.

— Я, Юлька, хочу встретить одну — и на всю жизнь. Не было таковых пока на моем пути. А ты, подруга, чем меня жизни учить, свою бы организовывала. Слушай, Сорнева, а может, мне на тебе жениться? Кстати, хорошая идея. Мы оба умные, образованные. Что еще надо для счастья?

— Любовь, Вадик, любовь. Для счастья нужна только любовь.

— А у нас есть с тобой общая любовь — любовь к своему делу. После работы за ужином будем обсуждать редакционные новости, анализировать материалы газеты, а ночью, в постели, мыть кости Заурскому.

— Ой, Вадик! — расхохоталась Юлька, на мгновение представив такую картину. — Как здорово ты придумал. Я, наверное, соглашусь!

— Нет, Сорнева, на тебе жениться нельзя!

— Это почему? — Юлька вытирала слезы от смеха.

— Да знаю я тебя! Ты меня с утра потащишь бабушке Колокольцевой помогать, а потом впутаешь в свое редакционное расследование. Вон Игнат теперь звонит мне, тобой интересуется. Спрашивает, как твое настроение? С чего бы это? Тоже под твое обаяние попал, как под каток?

— Да почему я каток?

— Потому что ты утрамбовываешь все вокруг, а мужчине нужна свобода.

— Хорошо, пусть я буду катком. Нельзя на мне жениться, Вадик, — согласилась Юля. — Все будет так, как ты рассказываешь. Я слишком сложный объект для мужчин, я составляю мужчинам конкуренцию, вам нужно что попроще. А мне нужно в жизни больше, чем «просто хороший парень».

— Извини за банальность, подруга, но твой диагноз — «горе от ума».

Так… Это же она недавно слышала в кабинете Заурского. Почему все знакомые окружающие мужчины говорят одно и то же?

«Если бы я была умной, я бы обязательно нашла ключик к истории Окуневского. И, конечно, поразмыслила над тем, как найти доказательства нелегальных пластических операций. Может быть, сделать так же, как при расследовании загадочного пожара в доме престарелых?»

Тогда Юля устроилась туда на работу санитаркой. И правильно сделала. Она смогла узнать и увидеть многое, находясь внутри.

Но в этот раз — не вариант. Только если она соберется сделать пластическую операцию, например, превратить нос в более изящный.

Юлька придирчиво посмотрела на себя в зеркало. Нос было жалко. А! Ну, конечно! Мила Сергеевна! Почему эта мысль раньше не пришла ей в голову? Про косметические операции в городе все знает Мила Сергеевна, она несколько месяцев назад, зимой, сделала подтяжку век, причем не скрывала этого.

— Девочки, обратите на меня внимание! На сколько лет я стала моложе?

Честно сказать, Юлька с корректором Надей Метелей ничего особенного не заметили. Но не будешь же расстраивать Милу Сергеевну? Поэтому хором сказали:

— На десять лет.

Мила осталась довольна и объяснила:

— Я подтянула глазки.

— А это не больно? — с сочувствием спросила Метеля.

— Ради красоты можно и потерпеть. Ну, это только начало.

Тогда Юлька не выдержала и съязвила:

— Мила Сергеевна, так нельзя! Если вы будете продолжать так катастрофически молодеть, то Заурского привлекут за использование труда несовершеннолетних.

— Очень остроумно, — Мила обиделась. Но обижаться долго она не умела.

Юля тогда подумала, что, конечно, можно перекроить лицо и тело, но счастливее от этого человек не станет. Понятие счастья складывается прежде всего в голове. Разве она могла тогда подумать, что тема пластических операций ей будет интересна? А может, увеличить грудь?

— Вадик, а ты ничего не хочешь изменить в своей внешности?

— Ты опасная девочка, Сорнева! Ты просто так вопросы не задаешь.

— У тебя уши сильно оттопырены, Вадик.

— Отстань от моих ушей! Менять ничего не буду. Уши не мешают жить и пить пиво. Не надо смотреть на мои уши, любуйся лучше природой.

Так, расстраиваться она закончила, растерянности у нее тоже больше нет, только ясность и точность мыслей. Нужна информация, много информации, а потом ее анализ и отделение ненужных фактов. Консультация у Милы, это первое, а второе — надо встретиться с женой Окуневского. По мнению коллег Николая Петровича, это недалекое создание. Тем лучше, Юлька умеет прикидываться дурочкой при интервью: заглядывать в глаза, кивать, раскидывать наживки. Но только ей одной известно, когда наживка заглатывается и рыбку можно подсекать. Она достала из сумки блокнот, где записывала нужную ей информацию. Люцина. Жену Окуневского зовут — Люцина. Какое-то собачье имя!

— Вадик, тебе нравится имя Люцина?

— Сорнева, я все время жду от тебя подвоха! Я не знаю никаких Люцин. У меня нет знакомой с таким странным именем.