Онлайн книга «Садовник (сборник)»
|
И хотя Данилов понимал, что он спит и обезьяна ему снится, он также начал понимать, что, вообще-то, его грабят, и, не открывая глаз, закричал дурным со сна голосом: «Караул! Грабят!» Открыв глаза, он увидел, что кто-то темный и зловещий метнулся к двери. Чуть погодя предутреннюю тишину Малых Иванов разрушил гулкий ружейный выстрел, и в окнах домишек стали зажигаться испуганные огни. А еще чуть погодя прибежал ближайший сосед Данилова Виктор Николаевич Сорокин, имеющий странное прозвище Выкиньсор. Хотя Сорокин считался в Малых Иванах интеллигентом, и справедливо считался, отношения между ним и Даниловым так как-то и не сложились. Обхватив голову руками, Председатель сидел на кровати. – А я думал… – Сорокин опустил руку, которую держал на сердце. – Что ты думал? – спросил Егорыч. – Ты стрелял? – Я… Ограбили меня… – Ограбили? – не мог поверить Сорокин. – Ограбили, – сокрушенно повторил Председатель. – Телогрейку взяли зимнюю, шапку мою армейскую, валенки… тоже зимние… И «Кильки в томате», две банки, я их до смерти люблю… – Так значит, ты стрелял… – Стрелял… – Но ты же мог… убить… Ты мог человека! За телогрейку… – Какого человека? – Председатель нервно заходил по комнате. – Ружье пять осечек дало… В воздух я стрелял!.. – И, посмотрев на стоящего у двери Сорокина, предложил: – Садись, раз пришел, гостем будешь. – В воздух… – успокоенно повторил Виктор Николаевич и осторожно присел на табурет. Данилов достал из стола заткнутую свернутой газетой четвертинку с синеватой жидкостью внутри. Сорокин посмотрел на него вопросительно. – Не отравимся? – Не стравишься. Спирт медицинский, на мурашах настоянный. От ревматизма лечусь. – Без закуски не могу, у меня желудок, – предупредил Сорокин. Председатель понимающе кивнул, взял с полки две железные миски, потер половник о рукав и налил себе и гостю щей, тех самых, которые во сне так не понравились обезьяне. Они выпили спирта, с аппетитом стали закусывать щами, и Председатель вспомнил сон, и на лице его появилась гримаса обиды и непонимания. – А перед тем мне обезьяна приснилась… Как живая, – поделился он. – Обезьяна – это Фрейд, – уверенно объяснил Виктор Николаевич. – Кто? – не понял Данилов. – Зигмунд Фрейд. Как она выглядела? Председатель нахмурился. – Обезьяна как обезьяна… Нарядная, правда… – Вот! – воскликнул Сорокин. – Значит, либидо у тебя еще есть. По скулам Данилова катнулись желваки. – Ты, Виктор Николаевич, говори проще, – тихо попросил он. – Это значит, что ты еще как мужчина в порядке… Еще можешь, – упростил объяснение Сорокин. Андрей Егорыч смутился. – Почему ж тогда обезьяна? – Ну, это ты, Андрей Егорыч, у Фрейда спроси, – пошутил Сорокин. – Спрошу, – кивнул Данилов. – Но сначала спрошу, какая сволочь… По радио снег обещали, а у меня все зимние вещи… Телогрейка зимняя, валенки тоже зимние… шапка армейская старого образца… Сорокин поднял руку, останавливая зациклившегося на своей беде соседа. – Давай лучше думать, кто бы это мог быть… – А чего думать, если, кроме Афони, некому! – Председатель решительно поднялся. – Может, и не он, конечно… Но кроме него-то – некому. – Я не хотел говорить об этом первым, – сказал Сорокин и тоже поднялся. У дома, в котором Афоня жил со своей матерью Тосей-почтальонкой, уже собралась небольшая толпа малоивановцев. Пропустив вперед потерпевшего, свидетели ломанулись следом. – Где Афоня? – гаркнул Председатель с ходу. – Спит, – пропищала перепуганная Тося. – Давно? – язвительно вопросил Сорокин. Председатель подскочил к железной койке и сорвал со спящего байковое одеяло. Афоня лежал в одежде: брюках, рубахе и пиджаке. – Спит? В одежде спит?! – А он всегда так спит, – объяснила Тося, все еще ничего не понимая. Афоня открыл глаза и улыбнулся, но Председатель навис над ним как грозовая туча, и улыбка сошла на нет. – Признавайся, – приказал Данилов. – Признаюсь, – выполнил приказ Афоня. Народ возмущенно загалдел. Тут было и «Как тебе не стыдно своих обкрадывать!». И – «Опять за старое взялся!» И – «Мать бы пожалел…» И – «Ох, Афоня, Афоня…» И даже – «Пирамидон проклятый!». За это время Афоня по прозвищу Пирамидон сел на кровати и, потирая ногу об ногу, ждал допроса. – Телогрейку зимнюю брал? – задал свой вопрос Данилов. – Брал, – обреченно ответил Афоня. – Шапку армейскую старого образца… брал? – Брал. – Афоня уже не мог смотреть на людей и поэтому смотрел на свои босые ноги. – Валенки зимние? – Брал. Данилов схватил вора за лацканы пиджака и притянул к себе, заставляя смотреть в глаза. – И консервы «Кильки в томате», две банки. – И консервы… – безвольно покачиваясь, ответил Афоня. – «Кильки в томате»? – «Кильки в томате»… Председатель оттолкнул от себя вора, и Афоня снова сел на кровать. После чистосердечного признания к нему стало возвращаться чувство собственного достоинства. Он поднял голову и посмотрел поочередно каждому в глаза. «Воровал и воровать буду!» – вот что выражал его взгляд! – А позволительно ли будет спросить, куда ты все это дел? – это был уже вопрос Сорокина. – Консервы съел, а шмотки пропил. – Чувство собственного достоинства стало прямо-таки переполнять Афоню. Все так и ахнули, прямо задохнулись от подобной наглости. Никто не задался вопросом, когда Афоня успел это сделать, ведь преступление было совершено четверть часа назад, – так велико было народное возмущение. А за окном застучал и замолк звук мотоциклетного двигателя. Это приехал старшина Зароков, участковый инспектор на общественных началах. Всю свою жизнь Зароков охранял порядок и, выйдя на пенсию, продолжал заниматься тем же. В темно-синей форме старого образца на «Урале» с коляской трижды в день объезжал он с дозором село, и малоивановцы относились к этому с пониманием, считая, что так порядка все же больше. Вообще-то, Зарокова уважали, но сейчас он всех развеселил, и даже Афоня робко заулыбался. Последовали следующие комментарии: – Приехал! |