Книга "Когда ты была рыбкой, головастиком - я..." и другие размышления о всякой всячине, страница 49 – Мартин Гарднер

Лэнгдон Смит

Эволюция

I

Когда ты была рыбкой, головастиком — я,

там, в палеозойской мгле,

мы, рядом поплыв сквозь суровый отлив,

через слякоть и слизь — к земле,

хвостами били изо всех сил

в глубине кембрийских болот,

жизнь была молода, и уже тогда

я любил тебя, не зная забот.

II

Мы любили и жили без всяких тревог

и умерли без труда,

в щелях ордовикской коры до поры

дремали мы в толще льда.

Поднялись континенты, согрелся мир

по прошествии долгих лет,

и, припомнив свой пыл, из наших могил

мы выползли вновь на свет.

III

И вот мы амфибии, в чешуе и с хвостом,

и желты как смертный венок,

мы вились кольцом под каждым стволом,

мы ползли через грязь и песок.

Слепые, безгласные, трехпалыми лапами

чертили мы наугад,

в сплошной темноте, в тишине, в пустоте

путей не знали вперед и назад.

IV

Всё ж любили и жили мы без забот,

не была наша смерть горька,

сохранили наш след на тысячи лет

мезозойские берега.

Но прошла за эпохой эпоха, и вот

сон растаял, сгинула мгла,

и спешим мы встречать утро жизни опять,

и ночь смерти опять прошла.

V

И в джунглях мы средь лиан много дней

порхали, легки и сильны,

ароматы впитав деревьев и трав

даже ночью, не видя луны.

Эти годы прекрасны были, мой друг,

и сердца наши бились в такт,

мир был многолик, и придумать язык

мы пытались то так, то сяк.

VI

Жизнь и любовь, одну за другой

мы по странным кругам прошли,

были рядом всегда, через дни и года,

новый облик мы обрели.

Настало время, и жизни закон

пробудил в нас душу, как мог,

и исчезла тень, и забрезжил день,

и душе приоткрылся Бог.

VII

Я топтался, как тур, я ревел, как медведь,

и бродил, не ища наград.

и не было слёз, и волны волос

тебя укрывали до пят.

И в пещере нашей ни огонька,

ночь спутала все следы,

и краснеет луна, и река холодна,

и кости зверей тверды.

VIII

Взял обломок я камня и заточил,

нет инструмента грубей,

нашел берцовую кость и, лелея злость,

подогнал ее поточней,

и после спрятался в тростниках,

где у мамонтов водопой,

бугры мышц и жил мой камень пробил,

зверя я победил, и он — мой.

IX

Над долиной лунной разнесся крик,

звал я родичей и друзей,

и пришел весь наш мир на багряный пир,

племя наше, что всё смелей.

Над каждым куском, над каждый хрящом

мы дрались, а потом легли

и, щека к щеке, рыча на песке,

о чуде мы речь вели.

X

Я вырезал ту битву на лопатке оленьей

жестокой, мохнатой рукой,

и на пещерной стене, тебе и мне,

и всем, кто придет за мной.

Наш закон был — кровь, и сила, и мощь,

тогда, на рассвете дней,

и эпоха Греха была далека,

пока не стали клыки слабей.

XI

Было это всё миллион лет назад,

никто не помнит о том,

в мягком свете ламп так уютно нам,

и мы завтракаем вдвоем.

Твои глаза глубоки, как в девоне ручьи,

и волос черен, как смоль,

ты так юна и жизнью полна,

душа невинна твоя — но, позволь,

XII

в юрской глине таятся твои следы,

в эоценских плитах — твой взгляд,

и бронзовый век помнит наш бег,

наши кости в песчанике спят,

стара наша жизнь, и любовь стара,

смерть всегда нас готова взять,

но если и так, кто решится дать знак,

что не будем мы жить опять?

XIII

Ведь еще в тремадок Господь даровал

крылья душам, из рода в род.

он посеял нас в предрассветный час,

и я знаю — никто не умрет,

хоть растут города, где цвели луга

и сражались копьем и пращой,

и телеги скрипят, где века назад

мамонт спал во тьме ледяной.

XIV

И пока в «Дельмонико» мы сидим

среди всей этой красоты,

выпьем, радость моя, за года, когда я

головастиком был, а рыбкой — ты.