Онлайн книга «1916. Война и мир»
|
Лиля замерла в неловкой позе, а в её затёкших ногах, как мешок с тряпьём, лежал мертвец. Человек, которого она знала и с которым виделась буквально накануне. Сибирский мужик Распутин, в которого всадили несколько пуль и после смерти изувечили кастетом. Григорий Ефимович, который ещё совсем недавно был живым, называл её миленькая и кормил свежайшими бисквитами… — Зачем вы его убили? — вдруг спросила Лиля. Чтобы не сойти с ума, ей надо было о чём-то говорить. Келл опередил Пуришкевича с ответом. — Он мешал. — Кому? — Нам. Вам. Всем. Он мешал России. Мешал царю. И был германским шпионом. Этого достаточно. — Но кто дал вам право убивать? — Это не убийство, а миссия, возложенная историей! — велеречиво произнёс Пуришкевич, потрясая в воздухе сигарой. — Чистоплюи только и могут, что судачить по углам. Распутин — злая сила! Распутина необходимо убрать! Надо спасти Россию от Распутина… Но сделать это смогли только мы. Мы, настоящие патриоты — люди действия! Мы не боимся испачкать рук в крови врага! Лиля старалась держаться подальше от лежащего на полу покойника. Ей казалось, что кровь продолжает сочиться из растерзанного тела, пропитывает штору и марает всё, что прикасается к синему свёртку. — Но зачем же… так? — спросила она, и Келл поинтересовался: — А как иначе? — Не знаю. Но без крови. Может, ядом… — Браво! — кивнул британец. — Вы, должно быть, читаете много детективов. Арсен Люпен, Ник Картер, Шерлок Холмс, Нат Пинкертон, да? — Отличная мысль! Пригласить Гришку на чай, а в пирожные напихать цианистого калия! — весело предложил Пуришкевич, пыхнув сигарой. — Он не ел пирожных. Он вообще сладкого не ел, — сказала Лиля и прикусила язык. Келл насторожился. — Откуда вы знаете? Вы были с ним знакомы? — Нет, — проклиная себя, ответила Лиля, — мне одна подруга рассказывала… и потом, пост ведь Рождественский… нельзя… — Цианистый калий себя запахом выдаёт, — обернулся к ним Маяковский. Стекло между передними сиденьями и салоном было опущено. Володя вспомнил книжку про яды, которую читала Тоня, и вклинился в разговор, тоже будучи не в силах молчать. — Он миндалём пахнет. Но может не подействовать. Дозу надо правильную знать. И ещё от него противоядия бывают. Келл отвлёкся от неосторожного заявления Лили. — Владимир Митрофанович, а не взять ли вам этого молодого человека к себе в санитарный поезд? Что ему делать в автошколе? Готовый медик! И эта склянка с йодом в кармане… В поезде Александры Фёдоровны служат поэты, почему бы и вам своего не завести? По-моему, надо подумать, как вы считаете? Действительно, у конкурентов — а Пуришкевич считал санитарный поезд императрицы своим единственным конкурентом! — среди санитаров числились молодые поэты, Николай Клюев с Сергеем Есениным. Как и Маяковского, покровители всеми правдами и неправдами старались спасти их от отправки на фронт. Клюев с Есениным повезло: поездом императрицы ведал полковник Дмитрий Николаевич Ломан — добрый приятель Распутина. Вот у Григория Ефимовича и выхлопотали просители записку к Дмитрию Николаевичу. Милой, дорогой, присылаю к тебе двух парешков. Будь отцом родным обогрей. Робяты славные, особливо этот белобрысый. Ей Богу, он далеко пойдет. По этой протекции отмеченный старцем Есенин и приятель его Клюев попали не в окопы, а в царскосельские лазареты… — Насчёт противоядия вы правы, — продолжил Келл. — Амилнитрит, тиосульфат натрия… Только применять его надо или непосредственно перед отравлением, или сразу после. Иначе — мёртвому припарка. Что же касается пирожных — тут, Владимир Митрофанович, тоже вышла бы неувязка, даже если бы Распутин оказался сладкоежкой. Цианиды взаимодействуют с сахаром. И при этом, увы, теряют свои токсические свойства. Если же подмешивать цианистый калий заранее, он успеет прореагировать ещё и с атмосферным углекислым газом. Был цианид — стал карбонат. А карбонатом калия отравить затруднительно. — Очень любопытно, — бросил через плечо Дмитрий Павлович. — Чувствуется, что предмет вы знаете не понаслышке. А скажите-ка мне, на Малую Невку лучше со стороны Крестовского острова заехать или с Петровского? — Лучше с Петровского. Ближе и спокойнее, — сказал Келл. Автомобиль как раз повернул с набережной у Марсова поля и переехал самый красивый мост — Троицкий. Одолев начало Каменноостровского проспекта, Дмитрий Павлович вывернул руль и повёл лимузин влево. По Кронверкскому проспекту затяжной дугой обогнули Арсенал и просторный Александровский парк с увеселительным «Народным домом». Ещё на мосту Келл поймал себя на том, что высматривает во льду полынью, и заметил, что Пуришкевич занят тем же. — Потерпите, Владимир Митрофанович, — негромко сказал он, — здесь это было бы чересчур. С Кронверкского проспекта повернули на Александровский, который продолжился набережной реки Ждановки — и здесь Келл с Пуришкевичем, сами того не желая, снова обшаривали взглядами лёд, а Дмитрий Павлович уверенно повёл автомобиль через мостик на Петровский остров. Проспект между пивоварнями «Бавария» и канатной фабрикой выглядел тёмным и безлюдным. Лишь в палисаднике у тринадцатого номера, занятого убежищем Императорского театрального общества для престарелых артистов, померещился какой-то человек. — Вы его видели? — спросил великий князь Маяковского. Тот пожал плечами. Вроде бы да, а вроде бы нет… На площади против пожарной части лимузин последний раз повернул направо — и въехал на мост через Малую Невку. Фары выхватили из мглы в сотне шагов будку охраны. — Здесь, — сказал Келл. — Прижмитесь влево и выключите свет, бога ради! Погасив фары, Дмитрий Павлович заглушил и машину. Автомобиль окутался ватой тишины и беспросветной тьмой. — Выходим, — негромко скомандовал Келл, когда глаза начали что-то различать во мраке. По обе стороны моста на льду пятнами темнели несколько майн. Дмитрий Павлович закурил. Интересное дело, он столько раз видел этот мост и ездил здесь! На противоположном берегу — рукой подать — помещался стенд, где стреляли по голубям и глиняным тарелочкам. Столько раз видел этот мост, но ему даже в голову не могло прийти, что однажды холодной зимней ночью он попадёт сюда в такой компании и с такой целью… Маяковский с Пуришкевичем пытались вытянуть наружу свёрток с телом Распутина. Он цеплялся за дверной порог и не подавался. Володя поднял глаза на Лилю, которая продолжала сидеть в салоне, и попросил: — Подтолкни… — Я не могу, — прошептала она. Выругавшись, Пуришкевич забрался внутрь и нарочно наступил Лиле на ногу. Он повозился, нащупал верёвки и скомандовал Маяковскому: — Тяните! И — раз! И — раз! |