Онлайн книга «Молитвы об украденных»
|
Хулио купил нам билеты на катер со стеклянным дном, курсировавший по заливу между берегом и островом Ракета. И вовсе не для того, чтобы я полюбовалась на песок, на океан или на остров. И не для того, чтобы я побывала в тамошнем зверинце и поглазела на старого льва, чей рык долетал до нас через залив в безветренные утренние часы. Хулио хотел показать мне под водой бронзовую статую Девы Марии Гваделупской, затонувшую в море. Ее называли Морской Девой. – Сейчас тебе явится матерь воды, – сказал он. – Она заступница потерпевших кораблекрушение и рыбаков. И еще утопленников. Своей низкой посадкой катер напоминал каноэ, только широкое. Мы с Хулио склонились над стеклом, позволявшим видеть все, что проплывало под катером. Вскоре в зыбкой глубине замаячили ее очертания. Сквозь подцвеченное стекло подводный мир выглядел зеленым. Из зеленых бликов выступила бутылочно-зеленая Дева с короной на голове. Ее окружали рыбы. Плечи Девы обросли морскими улитками. Кроме всего, она исполняла роль колодца желаний. Океанское ложе вокруг статуи было устлано монетами, которые серебряно мерцали и поблескивали в священной неприкосновенности. Когда мы скользили над ней, Хулио сказал: – Давай помолимся. Он склонил голову, сложил ладони и произнес: – Чем глубже я погружаюсь, тем больше я открываю, чем больше я открываю, тем больше я алчу открыть. [8] Аминь. Аминь. – Ты молишься вслух? – А ты будешь молиться? – спросил Хулио. Вечером того дня мы лежали обнявшись на нашей громадной кровати. – Мне нужно было, чтобы ты поняла: я под толщей воды, под такой же толщей воды, как она, Мария, которая всю долгую ночь спит в море в кромешном, беспроглядном мраке, – объяснял он. – Все думают, что я на дне реки. И даже моя мама. Быть живым для меня смертельно опасно. Я сплю ночью без снов. Совсем разные вещи: жить в темноте со свечой и жить в темноте с мигалкой. У меня есть мигалка, а я мечтаю о свече. – Твоя мама тоже считает тебя мертвым? – Да. Все молятся за мою душу. – А ты не можешь ее известить? Ей важно знать, что ты здесь. – Моя семья помнит, что я был самым быстрым бегуном и лучшим прыгуном. Я выигрывал любое состязание. Я всегда побеждал. Я должен был обставить того пограничника. А я его не увидел и не услышал. Мама говорит: «Мой Хулио никогда, ни за что не дался бы никому в руки. Ему проще утонуть». Вот я и утонул. Ты любишь утопленника, Принцесса Ледиди. Ты чувствуешь в моих поцелуях вкус речной тины? Там, где я переплывал реку, поставили крест, белый крест в мою память. – На нем твое имя? – спросила я. – Для полиции Штатов этот белый деревянный крест – лучшее доказательство того, что я умер. Так сказано в заведенном на меня деле. Представь, что деревянный крест с пластмассовыми цветами, по мнению ФБР, стопроцентно доказывает, что моя семья считает меня покойником. – На нем твое имя? – Мое имя не Хулио. Через окно хозяйской спальни, вознесенное над садом и над бронзовым конем, из мраморного дома был виден залив, переливающийся ночными огнями. Когда я смотрела на него, мне представлялась живущая под синей водой Дева. Уроженка юга, не изведавшая прелестей холодной погоды, я любила закрывать двери и окна и нагонять кондиционером ледяной воздух, пока комната не превращалась в морозилку. У меня стучали зубы. Казалось, они размолотят друг друга. Такого холода я в жизни не испытывала. Я от него балдела. Балдела даже от боли. – Это не спальня, а Северный полюс! – иронизировал Хулио. Он никогда не просил меня выключить кондиционер. Я притащила в спальню все одеяла, какие нашлись в доме, и навалила их на кровать. Мне еще не случалось спать в холодной комнате под одеялами. – Это потому, что ты выросла в джунглях, – заметил Хулио. – Я вырос близко к пустыне, а там бывает настоящая холодрыга. Ночью в нашем тропическом иглу Хулио изложил мне свою философию. – Жизнь – сплошное безумие, сумбур и несуразица, в ней утопленники могут разгуливать по суше, – говорил он. – Я умру молодым, это факт: все известные беглецы от закона померли рано. У меня даже мыслей о старости не возникает. Даже вообразить ее не могу. – Я твоя рабыня, – ответила я, взяла с подушки его руку и сомкнула вокруг своего запястья. Хулио делил людей на дневных и ночных. И слова он делил на дневные и ночные. «Водобоязнь» и «тошнота» были, по его понятиям, мерзкими ночными словами. А «луна», «молоко» и «цикада» – чудесными ночными словами. Когда мы с Хулио катались под шерстяными одеялами, слышался сухой треск и постель освещалась вспышками электричества. Ничего подобного никто из нас раньше не наблюдал, разве что на небе. Мы занимались любовью в грозовой туче из одеял. Глава 16
Благодаря маминым звонкам я была в курсе всего, что происходило на нашей горе. Эстефания и ее сестрички не вернулись из Мехико после того, как их мама скончалась от СПИДа. София, бабушка Эстефании, державшая при заправочной станции магазинчик ОКСО, собрала вещи и уехала к своим осиротевшим внучкам. Мама сообщила мне, что Паула и ее мама действительно скрылись. Никто о них больше ничего не слышал. Еще я знала, что Мария поправилась и что они с матерью пока живут на горе. – Меня совсем тоска заела, – жаловалась мама. – Ой, мам. Ну, брось. – Муторно мне. Ясное дело, она по мне скучала, но сказать об этом прямо у нее язык не поворачивался. Мы с Хулио выходили утром в сад да так до вечера иногда там и оставались. Он сажал меня на бронзового коня, и я на нем скакала. Глава 17
Так в пустом мраморном доме прошли семь месяцев. В один прекрасный день позвонила мама. Злющая-презлющая. Она начала с того, что уже целую вечность не может мне дозвониться. – Почему ты не брала трубку? Я тут, черт подери, звоню, надсаживаюсь! Ты что, про меня и думать забыла? Так надо понимать? – Да вот она я. – Если б сегодня ты мне не ответила, я бы двинула прямиком в Акапулько. – Пожалуйста, успокойся. Зачем ты нагнетаешь? Мы разговаривали неделю назад. – У нас происшествие. Вообще здесь нет происшествий, а тут происшествие, – сказала мама. – Что такое? – Послушай меня. – Я слушаю, мам. – Ты меня слышишь? – Прекрасно слышу. – Майка арестовали. Его забрали в Мехико. |