Онлайн книга «Суд офицерской чести»
|
Кравец поймал себя на мысли, что мог бы так – рука к руке с незнакомкой – просидеть вечность, но надо было прочитать ответ. На листке крупным округлым почерком была написана всего одна фраза: «Откуда вы знаете, как меня зовут?» 3 Когда Кравец впервые после операции пришёл в себя, то увидел Таню. Она чуть заметно улыбнулась ему и тут же исчезла. Кравец сразу узнал её, хотя прошло столько лет. Над головой качался зелёный брезент УСБ – большой медицинской палатки. Было довольно тепло. С трудом повернув голову, Кравец увидел, что лежит рядом с буржуйкой, такой же, какая была у них в карауле. Она уютно потрескивала и распространяла вокруг запах жилья. Словно подтверждая реальность происходящего, где-то рядом затренькала гитара. Кто-то хриплым, простуженным голосом запел: Мы с вами заходим В Чечню мимоходом, Мы снова в Афгане, друзья… А вы говорили нам, Павел Сергеич, Что здесь не такая война. На Грозный ходили, Из пушек долбили – Руины на каждом шагу… А вы говорили всем, Павел Сергеич, – Полком этот город возьму. В припеве к песне присоединилось несколько голосов: Мама, мама! Не жалеючи голов, Мы дерёмся за Россию, а не ради орденов! «Надо же, успели сочинить… Так припаяли министра обороны, что до смерти теперь не отмоется», – как-то отстраненно подумал Кравец. Под звуки песни он уснул. А когда проснулся, его первая мысль была о Тане: «Откуда она здесь? Вот уж не думал, что встречу её на войне…» Таня появилась под вечер. Наклонилась, чтобы поставить градусник, и он прошептал: – Здравствуй. – Здравствуй. – Ты не узнаёшь меня? – Узнаю, – ответила она так же шёпотом. К ночи у него поднялась температура, он стал бредить. Сквозь бред ему казалось, что Таня сидит рядом и гладит его по лицу горячими руками. Сознание к нему вернулось нескоро. Опять потрескивала буржуйка. Тускло светила над головой электрическая лампочка. Ветер гудел в трубе и раскачивал брезент палатки. Таня сидела на краю кровати и держала его за руку. Вид у неё был измученный, а руки холодными. – Как ты очутилась здесь? Она пожала плечами: – Я же окончила медучилище. Или забыл? – Ничего не забыл. – И я тоже. – Всё ещё сердишься на меня? Я ведь не сделал тебе ничего худого… – вглядываясь в её лицо, неуклюже произнёс он. Она промолчала. – Ну, точнее, не успел сделать. – Не сделал ничего худого, – медленно повторила она. – А разве посеять в человеке надежду и потом отнять её – это не подло? – Но ведь и Бог дарит человеку надежду на загробную жизнь. Обещает и не выполняет обещание… – Не богохульствуй! – А я не крещёный… – Это не играет никакой роли. На войне неверующих нет. Здесь все под Богом ходят. – Убедила. Не буду… – пообещал он, надеясь подольше удержать её рядом. Но Таня отпустила его руку и ушла. Он закрыл глаза, но не уснул. Лежал и думал о ней и о себе, о том, что было у них тогда, в семидесятых. …Они расстались, когда поезд подошёл к Кургану. Ночь была бессонной. Все чистые листочки его записной книжки были потрачены на переписку. Он успел узнать, что она только что окончила медицинское училище в Новосибирске и возвращается домой из Астрахани, где гостила у отцовских родственников. Узнал, какие книги она прочитала недавно, какие песни ей нравятся. И главное, выяснил, что парня у неё на данный момент нет, что она рада будет переписываться с ним. Они обменялись адресами… Потом полгода были письма. Те самые, о которых ещё до их встречи он сочинил стихотворение: Наши письма – посланцы души, Вы летите сквозь время и дали, Чтобы в городе или в глуши Нас любимые преданно ждали. О «любимых» он написал тогда абстрактно. А в переписке с Таней слово «любовь» не использовалось. Да и сами письма ещё не были теми любовными посланиями, которыми обмениваются книжные романтические герои. Скорее это был диалог симпатизирующих друг другу молодых людей, ждущих любви, примеряющих это чувство к каждому новому знакомству. Но между ними сразу возникла атмосфера искренности. А когда люди искренни друг с другом, это – уже начало дружбы. Дружба между юношей и девушкой, как правило, заканчивается любовью. Так что ошибиться и принять предчувствие любви за саму любовь, Кравцу было нетрудно, особенно если учесть, что никакого опыта он не имел. Не было его и у Тани. Она, наверное, тоже заблуждалась по отношению к чувствам, которые испытывала к нему. По крайней мере, так ему хотелось думать теперь. А в семьдесят шестом его письма дышали весной и стихами, как сказал бы поэт. И Кравец сам ощущал себя тогда настоящим поэтом. Он каждую неделю посылал Тане по два-три послания. И в большинстве из них были рифмованные строчки. Тайга и сопки. Двое у ручья. Она и он. Закат сплетает тени. Была его, а вот теперь – ничья. И тянутся прощальные мгновенья. Их душам всё темней и холодней… Ещё не поздно: помиритесь, люди! Но он ушёл, не помирившись с ней, Лишь бросил, обернувшись: – Всё забудем… Тайга и сопки. Пусто у ручья. И на тропе деревьев стынут тени. Как часто люди рубят всё сплеча, С немудрою поспешностью решений. После письма, в котором он послал Тане это стихотворение, она и предложила встретиться. Пригласила Кравца к себе в гости в Новосибирск во время летнего отпуска. Он пообещал приехать. И приехал, хотя для этого пришлось пойти на обман: врать матери, рассказывая, как погулял у друга-курсанта на свадьбе. 4 «Просто удивительно, сколько непоправимого вреда может причинить добрый, в сущности, человек», – написал Ричард Олдингтон. На самом деле иногда и отъявленный негодяй натворит меньше зла, чем тот, кого все считают добропорядочным человеком. Этот «добрый человек» умудряется испортить жизнь жене, потому что был чересчур податлив и не умел стукнуть кулаком по столу, сыну – оттого, что был к нему недостаточно требователен и внимателен, отцу и матери – потому что не смог стать им опорой в старости, оставаясь всю жизнь большим ребенком. В результате этот «добряк» напрочь портит свою собственную жизнь, не добившись ничего из того, о чём мечтал, и ожесточившись при этом на весь белый свет. Он ищет оправдание собственным неудачам в накопленных за долгие годы обидах на других людей. Но истоки неудач надо искать в собственной юности. Именно тогда и совершает человек нелепые поступки, которые горьким эхом аукаются во всей его судьбе, заставляя всей жизнью расплачиваться за юношеское недомыслие и неопытность. |