Книга В кругу семьи. Смерть Иезавели, страница 35 – Кристианна Брэнд

Последовал шквал протестов.

– Кто бы там ни убил деда, но укокошить Бро никто из нас просто не мог. Коки до сих пор не может понять, как убийца умудрился войти и выйти из павильона. Между Бро и дверью простираются просто акры нетронутой пыли.

И снова вспыхнуло взаимное раздражение. Элен легко говорить про Бро, когда она уж точно здесь ни при чем и может посматривать свысока, как они переругиваются, обвиняя друг друга. Сама-то она осталась в стороне. Конечно, это ужасно – попасть в тюрьму, но еще хуже присутствовать на дедушкиных похоронах, когда на тебя все глазеют и шепчутся, подозревать друг друга и бесконечно твердить об этом, кружась на одном месте, как белка в колесе. И вообще, кто она такая, эта Элен? Она не принадлежит к их семье, она чужачка, которая сидит тут и пользуется их радушием, принимая его как должное, относится к ним как к детишкам, прыгающим через обруч, чтобы ее развлечь, и мягко укоряет их за то, что они перессорились в ее отсутствие.

– Она меня просто бесит, – заявила Пета Эдварду, когда после обеда они поплыли на лодке вверх по реке, чтобы немного отвлечься. – Это трудно объяснить, Тедди, но вчера вечером для меня не было ничего важнее, чем вызволить бедную Элен из тюрьмы, а теперь, когда ее выпустили на свободу, я уже жалею, что это не она совершила убийства. Ведь тогда бы наша семья – ты, я, Филип, Клэр и Белла – была избавлена от этих жутких подозрений.

В ветвях деревьев мелькнул зимородок, казалось, собравший всю голубизну мира. Ивы опускали в бегущий поток свои зеленые руки, чтобы потом стряхнуть с них россыпь сверкающих бриллиантов. На цветущих лугах паслись ленивые коровы, а за ними привольно раскинулся Свонсуотер в узоре темных дубов, бледных лиственниц и горящих медью буков. И на какое-то мгновение Эдвард забыл о страшной загадке, владевшей их умами.

– Когда я слышу слово «Англия», у меня перед глазами возникает именно эта картина. А у тебя, Пета?

– Да, но здесь еще должен быть крикет.

– Мальчики, которые могли бы играть в крикет, сейчас сидят в бомбардировщиках или в подлодках, или просто маршируют по полям, но все они заняты одним делом – убивают людей.

– А мы здесь все в ужасе и переживаниях, потому что убито два человека, причем старых и уже проживших жизнь.

– Да, это странно, – задумчиво проговорил Эдвард.

Когда он отталкивался шестом, на его тонких юношеских руках перекатывались мускулы.

– Если бы я мог знать наверняка, что это не моих рук дело, я бы пошел к настоящему психологу, чтобы он сказал, что со мной все в порядке и я могу быть летчиком или кем-то в этом роде. Как ты думаешь, Пета, у меня бы получилось?

– Думаю, да, но только если ты перестанешь валять дурака. Я лично считаю, ты только не обижайся, что тебе надо выбрать что-нибудь поскромнее, чем летчик, потому что ты слишком нервный. Ну, то есть ты любишь рисоваться и все драматизировать.

Эдвард немедленно представил себя выполняющим какую-то незаметную работу в самом опасном армейском подразделении: к примеру, самоотверженно вывозящим взрывчатку из горящих зданий. («Капрал Тревис, вы же понимаете, мы не можем поднимать шума, ни о какой публичности даже речи быть не может. Но генерал велел вам потихоньку передать: наш полк гордится вами, мой мальчик!») Однако через минуту он с несчастным видом произнес:

– Ну, что об этом говорить, Пета? Даже если мою вину не докажут, сам-то я никогда не буду в этом уверен.

– Но только если не найдут настоящего убийцу.

– Да, кого-то из вас, а это еще хуже. Вообще-то лучше, чтобы это был я. По крайней мере у меня не было никаких дурных намерений. Просто я был не в себе.

– Ах, Эдвард, ты просто прелесть.

Они причалили к маленькому островку, где еще детьми играли и устраивали пикники.

– И сам не знаю, что лучше – я или Элен, – неуверенно произнес Эдвард, когда они растянулись на траве, потягивая через соломинку лимонад, которым снабдила их Белла. – Здесь я не берусь судить. Но что касается вас с Беллой и Клэр, тут конечно… и потом, лучше уж сумасшедший я, чем нормальный Филип.

– Не представляю, как он вообще мог это сделать, поэтому лучше сосредоточься на нас четверых.

– В конце концов, мы его практически не знали, хотя он и наш кузен. И познакомились с ним, только когда он приехал из Америки. Не вижу причины, почему я должен особо переживать, если он окажется негодяем.

– Никто тебя не заставляет, милый. У тебя просто бзик на этот счет.

Эдвард подул в соломинку, и в бутылке что-то зловеще ухнуло.

– Пета, а тебе нравится Филип?

– Да, очень даже. Я его просто обожаю. Хотя когда он появился, я была от него не в восторге.

– Мне тогда было лет двенадцать.

– Он был какой-то особенный и без комплексов. Хотя он, наверно, чувствовал себя неловко, потому что дед, как всегда, возбудился, стал суетиться и хотел завещать поместье ему как единственному наследнику мужского пола, который может продолжить род.

– Но для тебя-то какой облом!

– Да я особо не переживала. Как тебе удается производить такие звуки?

Эдвард объяснил механику явления, и какое-то время окрестности оглашали мрачные стоны.

– Я, правда, никогда не верила, что дед лишит меня наследства ради Филипа, – сменила тактику Пета, опасаясь показаться неискренней. – Но зачем было обнадеживать Филипа? Ведь он тоже живой человек.

Эдвард сел и стал бросать камешки в реку, чтобы услышать, как они булькают. При третьем броске он вдруг застыл с поднятой рукой, словно пораженный какой-то мыслью.

– Господи, Пета, а вдруг Филип это вовсе не Филип?

– Что ты имеешь в виду?

– Боже мой, это просто потрясающе: допустим Филип – это какой-то человек, который был знаком с настоящим Филипом в Америке. Тот мог умереть или что-нибудь в этом роде, и фальшивый Филип завладел его дневником и узнал про его детство, про деда и про нас, а потом приехал сюда и выдал себя за настоящего Филипа. И стал рассказывать всякие истории, о которых могли знать только мы и наш Филип. Когда тетя Энн отправилась в Америку?

– Они уехали, когда Филипу было лет пять-шесть.

– Ну, вот. А за это время Филип мог очень сильно измениться. И самозванцу даже необязательно многое помнить. Что взять с маленького несмышленыша!

– А мы еще удивлялись, как странно ведет себя Филип, возвратившись домой, – медленно произнесла Пета.

– Я знаю. Что же тут удивительного. И он, наверное, здорово обработал деда, чтобы тот изменил завещание в его пользу.

– Боже мой, Эдвард!

– Ужасно, правда? Поедем домой и расскажем об этом всем.

– Нет, нет, не делай глупостей, мы не должны об этом говорить ни одной живой душе – будем просто следить за ним, как сумасшедшие, и собирать доказательства.