Онлайн книга «Дневник. 1901-1921»
|
Тут мало сходства – не умеет Твою красу отобразить Искусство, – но и с ним светлеет Мой дух; и с ним надежда реет, И мне приказывает жить. Искандер: Везде, где людские муравейники и улья достигали относительного удовлетворения и уравновешения, движение вперед делалось тише и тише, фантазии, идеалы потухали. Довольство богатых и сильных подавляло стремления бедных и слабых. Общественный уклад выходил тогда «из исторического треволнения в покойное status quo жизни, продолжающейся в бесспорной смене поколений – зимы, весны, лета. 9 апреля. Перевожу Байрона для Венгерова. Не знаю, удастся ли мне. Иногда нравится, иногда нет. Отобедал. Напротив сидит Балабуста. Ее Коля дрыхнет у меня на кровати. Суббота. Я поместил в «Театральной России» заметку о Сольнесе*. 12-е, вторник. 1) Член общества членовредителей… 2) Мистификация мистицизма. Иду к Кнорозовскому за жалкими своими 23 рублями. 14 [апреля], четверг. Гряньте, гряньте, барабаны, трубы, трубы, загремите*, Ваши звуки пронесутся беспощадною толпой. В церкви, церкви величавой – богомольцев разгоните, В школу душную бегите, книгу пыльную долой. Новобрачные забудут сладострастные восторги, Вы разбудите безумных в упоеньи шумных оргий, — Вы ворветесь в двери, в окна беспощадною толпой. Громче, громче, барабаны! Трубы, трубы загремите! Что? Разостланы постели? Разве нынче кто заснет? Чьи-то песни зазвенели… Их убейте, заглушите, Чьи-то стоны, чьи-то слезы… Громче, громче и вперед. 15 [апреля], пятница. «Таким невозмещаемым шагом идет Англия к этому покою, к незыблемости форм, понятий, верований».(«Не оттого ли здесь дети старше своих дедов и могут их назвать a la Dumas junior [110] «блудными отцами», что старость-то и есть главная характеристика теперь живущего поколения?) По крайней мере, куда я ни смотрю, я везде вижу седые волосы, морщины, сгорбившиеся спины, завещания, итоги, выносы, концы и все ищу, ищу начал – они только в теории и отвлечениях»*. 19-е [апреля], вторник. Кстати: у Тихонова есть шуточная автобиография Чехова: Переведен на все языки, кроме иностранных. Немцы и гишпанцы одобряют. – Я сижу и пишу рецензию о спектакле в Художественном театре – об «Иванове»*. 29-е, кажется, апреля; а может быть, и нет. Нашел у Майкова ошибку: пустынной манне предпочли пиры египетской земли (в «Савонароле» нужно наоборот)*. 16-е июня, [Одесса]. Ночью пришел на дачу Сладкопевцев с невестой. Они только что из города. Началась бомбардировка. Броненосец норовит в соборную площадь, где казаки. Бомбы летают около. В городе паника. Я был самым близким свидетелем всего, что происходило 15-го. Опишу все поподробнее. Утром, часов около 10-ти пошел я к Шаевскому, на бульвар – пить пиво. Далеко в море, между маяком и концом волнореза, лежал трехтрубный броненосец. Толпа говорила, что он выкинул красный флаг, что в нем все офицеры убиты, что матросы взбунтовались, что в гавани лежит убитый офицером матрос, из-за которого произошел бунт, что этот броненосец может в час разрушить весь наш город и т. д. Говорю я соседу, судейскому: пойдем в гавань, поглядим матроса убитого. – Не могу, говорит, у меня кокарда. Пошел я один. Народу в гавань идет тьма. Все к Новому молу. Ни полицейских, ни солдат, никого. На конце мола – самодельная палатка. В ней – труп, вокруг трупа толпа, и один матрос, черненький такой, юркий, наизусть читает прокламацию, которая лежит на груди у покойного: «Товарищи! Матрос Григорий Колесниченко (?) был зверски убит офицером за то только, что заявил, что борщ плох… Отмстите тиранам. Осените себя крестным знамением (а которые евреи – так по-своему). Да здравствует свобода!» При последних словах народ в палатке орет «ура!» – это «ура» подхватывается сотнями голосов на пристани – и чтение прокламации возобновляется. Деньги сыплются дождем в кружку подле покойного; – они предназначены для похорон. В толпе шныряют юные эсде – и взывают к босякам: товарищи, товарищи! Главное, на чем они настаивают: не расходиться, оставаться в гавани до распоряжений, могущих придти с броненосца*. 4 августа. Басня Мура «Зеркала»*
В каком-то царстве, А в каком, кому какое дело! — По праву царственным венцом Семья красивейших владела. А в чем должна быть красота, Чтоб заслужить такое право — В изгибе носа или рта, — Об этом я не знаю, право. Но было так из рода в род: Прошли парламентские билли, И красотою наперед Род королевский наделили, А верноподданный народ Навек уродом объявили. И чуть в народе кто-нибудь Решался только намекнуть, Что царь плешив, а у царицы В Париже сделанная грудь, Тот умирал на дне темницы. Но это редко. В царстве том Народ царям был крепко верен, И в красоте их был уверен, И в безобразии своем. Хотите вы, чтоб я поведал Причину этого? – Зеркал Никто в том царстве не видал, А потому себя не ведал. Иной и видел у друзей Красивей лица и умней, Да ни гугу: кому охота Взлететь с петлею на ворота! Но время шло – и бурный вал Однажды к берегу пригнал Весьма таинственное судно, Доверху полное зеркал, Откуда – и придумать трудно! Кто говорил, что к ним его Сюда пригнали радикалы, Кто говорил, что колдовство, Кто говорил, что просто шквалы. Но, как бы ни было, – оно Пришло, и день его прихода Собой означил заодно Красивого паденье рода. Теперь уже любой бедняк Не выйдет из дому на шаг Без зеркальца – народ толпится И только в зеркальце глядится. Увы, напрасно царский двор Сулит им строгий приговор И зеркала, как наваждение, Велит разбить без замедления. Чтоб эту грамоту издать, Зачем потратил он бумагу? В тех зеркалах, забыв присягу, Народ себя стал узнавать. Чуть только князь румянорожий (герцог краснорожий) Почету требовать начнет, Тут кто-нибудь перед вельможей Безмолвно зеркало кладет. Пошла дивиться вся столица, Чуть поглядела в зеркала, — Как эти мерзостные лица, На троне вытерпеть могла! Штат лекарей царю составил Рецептов множество и правил Для исправления лица. Король читал их без конца, Лица же, бедный, не исправил. И вот однажды… Но, друзья, Здесь басня кончена моя… Значенье басни таково, Что нет, увы, ни у кого, От князя до каменотеса, Ни права высшего – ни носа, Священней носа моего. 5 августа. Хирге, Шахрай и прочие лица иудейского вероисповедания. Певчики. Езжу в город. Ночую у мамы, клопы… Колька мой вчера начал ходить. Уморительно. |