Онлайн книга «Остров Сахалин»
|
Артем нервно озирался. – Кто это сделал? – Медведь… – неуверенно сказал Артем. – Наверное. Скорей всего… – Медведь? – шепотом переспросила я. – Медведь. Но уверенности в его голосе не слышалось. – Медведь. Большой мишка. Наверное, старый, охотится не мог… И не на кого. А человек очень легкая добыча, да и не считает их никто… – Но тут много людей жило, – сказала я. – Почему они… не сопротивлялись? Они ведь наоборот… Артем потер лоб. – Они ему сами отдались, – наконец сказал он. – Сами… Я не понимала. – Что здесь… произошло? – Знаешь, тут среди людей разные культы распространены… Артем озирался, а я хотела скорее отсюда уплыть, пусть на сдутой лодке, пусть вообще без лодки, лишь бы подальше. – Странные… – Артем вытащил из кармана жестяную баночку с многочисленными пробитыми гвоздем дырками. – Некоторые очень странные. Я видел людей, поклонявшихся костям… Артем открыл баночку, вытряхнул из нее веревочку, кусок темной смолы и зажигалку, чиркнул зажигалкой и извлек огонь. – Гусеницам еще молились… Артем поджег с краешка смолу, она вспыхнула, затрещала, забрызгала, и Артем тут же ее задул, вставил в баночку и закрыл крышку; смола задымила, а Артем стал крутить самодельное кадило над головой на веревке. Из баночки повалил дымок, он пах чем-то резко техническим и при этом сладким, кроме того, банка издавала напряженный воющий звук, словно над нашими головами загулял большой шмель. – Каким гусеницам? – не поняла я. – Железным, – ответил Артем. – От вездехода. Вокруг нас наворачивался дымный кокон, у меня защипало глаза и запершило в горле, но Артем продолжал настойчиво вертеть банку, создавая вокруг нас дымовую завесу. – Они думали, что гусеницы – это ремни из шкуры дракона, – усмехнулся Артем. – А ползуны… ты же видела, какие они… Да, ползуны. Это впечатляет, этого я не забуду. Да я много чего не забуду. Да все. – Жрать нечего, дохнут все и молятся, молятся… Дрянь разная лезет: сердцедеры, самоубийцы, живоглоты… Эти, может, тоже кому поклонялись… Артем указал на столб с цепями. – Скорее всего, жертвы приносили, – сказал он. – Знаешь, всякое такое… зверь из леса приходит раз в год и жрет… Но что-то у них тут пошло не так… Артем принялся вертеть над головой кадилом с удвоенной силой, отчего звук стал пронзительнее и тоньше, теперь это был не шмель, а комар. – Что-то у них все вкривь. – Артем продолжал раскручивать банку. – Они его разозлили, и он сожрал их всех, а не кого-то одного… – Как это всех? – шепотом спросила я. – Сразу? – Зачем сразу? Мишка умный, мишка не дурак… Он им ноги сначала пооткусывал, чтобы уползти не могли, а потом уже жрал постепенно, день за днем. Собрал их в одном месте, чтобы не протухли… Меня замутило, я достала пистолет и сняла с предохранителя. – Он здесь где-то… – Артем сжимал багор. – Здесь… – Почему? – Много мяса осталось, не ушел бы. Меня затошнило. Не от запаха – от напряжения. От острова. Медведь. Медведя не спросишь о будущем. – В голову старайся, если что, – посоветовал Артем. – Или очередью, может, тогда пробьет. Да, буду стараться в голову. Очередью в голову. Не пробьет, медведя так не застрелить. – Для чего дым? – спросила я. – Мишка не любит этот дымок, – пояснил Артем. – Ой как не любит… Надо его отвадить… – Мы же здесь не останемся, – напомнила я. – Зачем нам отваживать? – Да, – кивнул Артем. – Но он нас заметил, мы ему уже понравились… Он пойдет за нами по берегу. Я почувствовала, как по шее поднимается холодок, много-много ледяных иголок, точно еж прокатился. Не скажу, что приятное ощущение, особенно после того, что я видела здесь. Он пойдет за нами по берегу. – Им сейчас раздолье, – сказал Артем. – Народу в последние годы много мрет, кругом трупы, вот они и жиреют. Да и без трупов… Людей ловить легче, чем рыбу. А если про пролив правда, если вода отступила, то с материка могло позайти… Представь, какой сейчас в Александровском пир идет? Я потерла левой рукой горло, я представила Александровск. Медведей в сумерках, спускающихся с гор к морю, к городу, медленно бредущих вдоль развалин, и… – Мы должны отвадить его, – сказал Артем. – Должны показать, что мы – трудная добыча, что с нами лучше не связываться, проще уйти за другими. Стрельни-ка. – Куда? – не поняла я. – В воздух. Стрельни пару раз, он должен испугаться. Мишка хитрый, но трусливый… Я перевела пистолет на одиночный огонь и выстрелила два раза; получилось громко, звук отразился от фермы мачты и раскатился над лесом дребезжащим жестяным эхом; наверное, в прошлые дни над тайгой взметнулись бы птицы, но сейчас птиц не было. Только тишина и равнодушное жужжание насекомых, которых, кстати, осталось не так уж много. Артем перестал вращать над головой вонючую банку, вытряхнул смолу, загасил ее слюной, сунул банку в карман. – Надо бы тут сжечь все, – сказал он. – Но бензина жалко. А сжечь надо… Он несколько помолчал, щурясь. – Ладно, давай возвращаться к берегу, – сказал он. – Не спеша. И спиной не поворачиваясь. Не бежать ни в коем случае. Мы стали отступать к воде, наконец-то отступать. Я чувствовала, как кружится голова и сжимается от тошноты желудок. За время Сахалина я привыкла к этой постоянной вони, обоняние укротилось и не воспринимало ее, но я все равно ее как-то ощущала. Вонь, безнадежность, вот что самое страшное здесь – безнадежность. Карафуто, место, в котором нет больше времени, нет прошлого и почти нет настоящего. Где вы, профессор Ода? «Методология познания будущего», глава восемнадцатая «Трансгуманизм: тупики и надежды», какой тут, к чертовой матери, трансгуманизм… Артем, крякая насосом, накачивал лодку, я стояла на берегу с пистолетами и караулила. Я никак не могла отделаться от ощущения постороннего присутствия, кто-то следил за нами, терпеливо смотрел из кустов, улыбался. Наверное, впервые за время моего пребывания на острове я почувствовала зло. Утопленники Монерона, мертвецы Холмска, угольные копи Углегорска, Александровск и его казематные людоеды, и зверства каторжных, безнадежность и беспомощность существования – все это вдруг воплотилось в зверя, наблюдающего за нами. Я вспомнила патэрена Павла, который сказал, что здесь ад; я поняла, что он имел в виду. Лодка была накачана, Артем закинул ее на плечо и перенес по берегу к свободной воде, вернулся и потащил мотор. А я не могла оторваться и все смотрела на этот пологий берег, уходящий к лесу. На эти землянки, на серую кору и на почерневшее от солнца и воды дерево, и из каждой норы и каждой щели ад смотрел на меня. |