Книга Нелегалка. Как молодая девушка выжила в Берлине в 1940–1945 гг., страница 44 – Мария Ялович-Симон

Так мое чувство собственного достоинства мало-помалу восстановилось, улучшились и отношения с обеими женщинами. Как-то раз они сказали, что с удовольствием сходили бы в кино. Шел фильм с Марикой Рёкк ^[33], на который зрители тогда валом валили. Людям очень хотелось отвлечься, и перед кинотеатрами выстраивались длинные очереди. Ради такого удовольствия все были готовы отстоять по нескольку часов даже в сильный мороз или под проливным дождем.

Я и сама с наслаждением смотрела эти халтурные фильмы. Отождествляла себя с кинозвездами, носила их бесподобные бальные наряды и в танце порхала по залам. Другая же часть моего сознания четко анализировала политический посыл этих фильмов – “терпи и отвлекайся!” – и презирала халтурные опусы как нацистское свинство.

В общем, я пошла и заняла очередь за билетами для обеих дам. И уже несколько часов простояла на морозе, когда из кинотеатра вышел какой-то человек и крикнул: “Больше в очередь не становитесь, через пять минут билеты закончатся!” Я так разозлилась, что упрямо торчала там, даже когда касса закрылась и народ разошелся. Мне ведь ужасно хотелось достать билеты и подольститься к дамам на Ширкер-штрассе.

Неожиданно ко мне подошел весьма благообразный старый господин и сказал:

– У меня есть еще два билета.

Я посмотрела на него так, словно он свалился с неба.

– В этакий холод, – объяснил он, – я вышел из дома не ради смехотворной суммы, потраченной на билеты. Просто я знаю, с каким удовольствием многие посмотрят этот фильм. А моя жена неважно себя чувствует и не может пойти в кино.

Я до того обрадовалась, что он спросил:

– Для вас от этого зависит вечное блаженство?

– Да, – ответила я совершенно серьезно.

– В таком случае позвольте подарить вам билеты, – сказал он, – а вообще вам не мешает незамедлительно выпить чего-нибудь горячего, чтобы поддержать жизненные силы.

Мы попрощались, пожав друг другу руки.

Я тогда решила: если уцелею и останусь порядочным человеком, то постараюсь всю жизнь прислушиваться, не нужна ли кому моя помощь. Ведь порой достаточно лишь нескольких слов, самого незначительного отклика в нужную минуту, чтобы человек в беде воспрянул духом.

Поздно, однако торжествуя, я вернулась домой с билетами и, конечно же, взяла за них деньги. Эва Дойчкрон, взглянув на меня, воскликнула:

– Господи, Ханни совсем закоченела! Герда, можно?

Госпожа Янике сразу все поняла и кивнула. И Эва отрезала мне на кухне большой ломоть хлеба, хорошенько намазала его маслом и налила чашку горячего суррогатного кофе. Мало-помалу я воспрянула. Чудесный миг солидарности и товарищества между нами тремя.

7

Хеллеры до самого конца оставались глубоко противоречивой парой. Когда Ирмгард Хеллер слегка откидывала голову назад, демонстрируя свой красивый профиль со старонемецкой прической, мне неизменно казалось, что на евреек со звездой в мужниной приемной она смотрит со всеми традиционными антисемитскими предрассудками. Тем большего уважения заслуживало, что все свои силы она отдавала спасению евреев от величайших преступников в истории человечества.

С Хеллером, твердым сторонником левых взглядов, я порой говорила о политике. И как-то раз обронила, что надо проиграть войну, чтобы избавить Германию и человечество от гитлеровского режима. “Но ты ведь не можешь желать поражения нашему верм…” – вырвалось у него. Тут он осекся и в испуге даже рот ладонью закрыл, словно заталкивая эту фразу обратно в горло. Я пришла в ужас. Никогда еще я не встречала противника нацизма – от туалетной работницы Иды Канке до пожарного Эмиля Коха и сименсовского наладчика Макса Шульца, – который бы не был уверен, что победить в войне должны союзники. Я не стала затевать с Хеллером дискуссию, поскольку он и сам заметил, чтó сказал. Но заявленная им позиция вполне соответствовала шрамам на его лице.

Мы снова и снова спорили. Однажды госпожа Хеллер, которая постоянно жаловалась на сердце, лежала на диване у них в столовой. На столе стояла довольно большая коробка конфет, открытая. У меня слюнки потекли. В обычных магазинах ничего такого давным-давно не продавали.

Бенно Хеллер заметил мой взгляд.

– Мы делим конфету, – смеясь сказал он. – Сперва она съедает половину, а оставшуюся половину мы опять делим, потом еще раз и еще, пока она не съедает все в одиночку!

– Надеюсь, когда-нибудь я заживу нормальной жизнью, – ответила я, – и тогда приглашу вас обоих на кофе. Ну и конфетками полакомимся. – Последняя фраза вырвалась у меня нечаянно. Ввиду болезни госпожи Хеллер замечание было, конечно, совершенно идиотским и бестактным.

И от Хеллера это не укрылось. Он тотчас с размаху влепил мне пощечину. Удар был несильный. Скорее от него горела моя душа, а не щека. Я восприняла его как глубокое унижение.

Не говоря более ни слова, я выбежала из комнаты. Врач последовал за мной.

– Марихен, прости! – крикнул он мне вдогонку.

Я уже спустилась на полмарша, но повернула обратно.

– Нервы ни к черту, не хотел я тебя обидеть, – сказал он.

Я приняла извинение. На долгие примирительные разговоры у нас не было времени.

Вскоре состоялся наш последний и самый жаркий спор. Оба мы просто кипели от злости. Я считала, что он совершенно зациклился на идее спасти как можно больше евреев. Днем человек пять-шесть нелегалок торчали в его квартире, пытаясь изобразить ту или иную полезную деятельность – мыли оконные рамы или чистили овощи. А Хеллер постоянно осаждал своих нееврейских пациенток просьбами кого-нибудь у себя спрятать. Я опасалась, что рано или поздно все это кончится катастрофой.

– Что будет, если нелегал попадет к людям, которые успели передумать и сдадут его гестапо? – спросила я.

Подобное уже случалось. Многие еврейки, которых он уговорил перейти на нелегальное положение, были вообще не готовы к такой жизни.

– Вы просто толкаете этих женщин в пучину. А ведь многие из них не умеют плавать, тем более под водой, – бросила я гинекологу.

Хеллер совершенно не понимал, о чем я толкую, и все больше горячился. А потом у него вырвалось:

– Я тебя раскусил! Хороша, ничего не скажешь! Ты просто хочешь, чтобы я помогал одной тебе! Если я найду десяток квартир, ты хочешь все использовать для себя, чтобы жить там по одной неделе. Рассчитываешь таким манером продержаться до конца войны. Но речь-то не только о тебе. Мы должны спасти как можно больше людей!

Для меня это был конец.

– Вы оскорбляете мою честь, – заявила я, – а значит, между нами все кончено.