Книга Конец Смуты, страница 104 – Иван Оченков

— Вот еще, если бы там меня ждала Катарина, я бы и секунды не помедлил, а так… ну что мне там делать?

— Королева мать будет рада тебя видеть.

— О, я полагаю, мы прекрасно увидимся с ней завтра.

— Завтра?

— Ну, разумеется, завтра! Мы выспимся, переоденемся в парадные кафтаны и с помпой отправимся к дворцу «Трех корон». Заодно твоим подданным будет на что посмотреть.

— Не знаю, наверное, ты прав, но мне чертовски не хочется расставаться.

— Что за беда? Переночуй здесь, пусть придворные сами готовятся к приему.

— Ты думаешь?

— Почему нет, я расскажу тебе, как брал Смоленск, Ригу, другие города…

— Ты просто змей искуситель!

— Не преувеличивай. Кстати, ты пробовал русскую медовуху? У меня есть еще немного…

Мы проболтали с Густавом Адольфом до полуночи. Я рассказывал ему о своей жизни в Москве, о том как проходили выборы царя. Но главное о походах и взятии крепостей. Осада Смоленска вызвала в юном короле восхищение, а внезапный налет на Ригу привел в полный восторг.

— Боже, Иоганн, отчего я не служу у тебя хотя бы фендриком! — Воскликнул он, немного хмельным голосом, слушая очередной мой рассказ.

— Наверное, потому что ты король и главнокомандующий.

— О, друг мой, ты не знаешь о чем говоришь. Иногда мне кажется, что последний королевский крестьянин имеет больше свободы, чем я. Шагу нельзя ступить, чтобы не попасть в старинные привилегии или древние вольности. На всякое дело, даже самое ничтожное, нужно одобрение риксдага. Денег в казне вечно нет и что самое ужасное, им просто неоткуда взяться. Швеция бедна, словно церковная мышь!

— Ну, дружище, не прибедняйся. У меня дела ничуть не лучше. Для виду мне все кланяются, но стоит отвернуться того и гляди воткнут нож в спину. Я и на войну убежал, чтобы не видеть спесивых боярских рож.

— Да, понимаю. Я «люблю» своих аристократов ничуть не больше чем ты. И тоже хотел бы убежать от них. Я жажду войны, рыцарских подвигов, а приходится заниматься черт знает чем!

— Вроде подделки монеты?

— О чем ты?

О том, что в Стокгольм перевезли все инструменты с Новгородского монетного двора и печатают монеты из всякой дряни с именем Василия Шуйского.

— Клянусь честью, мне ничего об этом неизвестно! — Удивленно воскликнул король. — Я бы никогда на такое не решился, ты ведь мне как брат. Ты веришь мне?

— Верю, брат! Тебе как себе, даже больше, но вот нашему другу Акселю не слишком.

— Наверное, ты прав, — сокрушенно покачал головой захмелевший Густав, — но, не сердись, я прикажу немедленно прекратить это!

— Было бы недурно. Впрочем, если бы ты взялся помочь мне в деле чеканки монет, я бы и не подумал сердиться.

— Помочь?

— Ну, да, помочь. Отпусти несколько человек мастеров со своего монетного двора с тем, чтобы они научили моих мастеров. Ведь ужас что за деньги они чеканят.

— Да, ты прав, я видел что у вас за монетки. Такие маленькие…

— И даже такие маленькие серебряные монетки очень велики для моих новых подданных, так что я хочу, что бы монеты чеканили из меди.

— Но ведь в России нет меди?

— И серебра тоже нет, но медь я буду покупать у тебя. А еще отличное шведское железо. Довольно богатеть только тем, у кого есть этот презренный металл по божьему недосмотру именуемый благородным. Медь и железо, вот основа нового мира и он будет принадлежать нам!

— Хорошо сказано, брат мой, а что у тебя есть на продажу?

— О, Густав, Россия очень богатая страна. В ней есть хлеб, сало, кожи, пенька, пушнина и много чего еще. Но помимо этого через мои земли идет путь в Персию и Индию. Ты себе не представляешь, сколько там всего!

— Не может быть, — икнув, пьяно проговорил король, — а почему мы еще не там?

— Потому что для этого нам нужен мир! Причем весь.

Увы, Густав был уже неспособен оценить мою иронию и, уткнувшись лицом в стол, тихонько заснул. Выйдя из комнаты и поманив рукой Романова и Буйносова, я велел им перенести короля на постель. Надеюсь, он утром не забудет своих благородных обещаний. Все-таки бедолага-кузен довольно вовремя умер. Хоть и жаль, что не застал Катарину с сыном, но отсутствие Акселя дорогого стоит. Нужно ковать железо пока оно горячо и не отходить при этом от кассы.

Утро ознаменовалось приездом придворных увёзших сконфуженного короля и доставивших лошадей с конюшни для нашего торжественного въезда. Быстро подкрепившись и надев самые нарядные кафтаны случившиеся у нас с собой, мы двинулись к дворцу. Впереди нашего шествия выступал королевский глашатай с двумя горнистами. Его задачей было оповещать жителей, о том кто именно осчастливил своим посещением шведскую столицу, а горнисты после каждого объявления довольно фальшиво гнусавили на своих инструментах. Следом ехал торжественный эскорт из драбантов шведского короля, во главе с королевским адъютантом. За ними во всей красе гарцевало мое величество, переодевшееся ради такого случая в богатую затканную золотом ферязь и соболью шапку. Следом ехали рынды в черных кафтанах с орлами, а за ними четыре московских дворянина с саблями наголо. Для остальных скуповатые шведы лошадей не прислали. Замыкали процессию знаменосцы с шведскими и мекленбургскими знамёнами. Как не странно все улицы были забиты приветствующими меня жителями Стокгольма. Бог весть, что было тому причиной. Может бедная на развлечения жизнь, а может искренняя благодарность за прежние победы над датчанами. Во всяком бы случае хотелось, чтобы последнее. Тем более что выглядели простые жители вполне искренними.

При въезде на территорию дворца ударили пушки и я, в последний раз махнув рукой столичным обывателям, въехал во двор. Отдав поводья ливрейным слугам, мы поправили одежду и под звуки фанфар двинулись по лестнице.

— Эко тебя, государь, свеи приветствуют, — проговорил, улучшив минутку Романов, — видать любят.

— Эх, Миша, — усмехнувшись, отвечал ему я, — кабы мы медведя ученого привезли, да он им тут сплясал под дудку, куда как больше народу бы собралось.

Я когда то жил в этом дворце и его убранство было для меня привычным, а вот Мишка и Семен явно оказались под впечатлением. Их королевские величества Густав Адольф и королева-мать Кристина вышли встречать нас вместе, окруженные своими придворными. Вид у короля был приподнятый, а вот ее величество смотрело косо. Хотя, что с нее взять, теща она и в Швеции теща.

Проговорив все положенные случаю приветствия и милостиво кивнув на поклоны придворных, мы сели в принесенные нам кресла. Мы это я король и королева мать. Остальные рылом не вышли и, что называется, стояли пешком. В числе остальных были два моих знакомых по прежним временам. Старый граф Юленшерна и священник, в котором я узнал, теперь уже епископа Глюка. Единственной дамой допущенной в нашу компанию была графиня Браге, которой король тут же уступил свое кресло и непринужденно присел подле нее. Увидев это, королева Кристина недовольно зыркнула глазами, но сдержалась и, обернувшись ко мне, начала разговор.